Злодей и фанатка - Фэя Моран

– Нет! – завопил Кошмарик, перебивая мой философский поток сознания. Его голос был полон такого отчаяния, что я на мгновение испугалась, что у него сейчас лопнет какой-нибудь сосуд. – Из-за тебя я готов поверить в Бога и пойти в церковь – умолять Его отнять у тебя дар речи, потому что это просто невыносимо… Ты болтаешь так же много, сколько Дино трахается. А это очень много! – Он запнулся на мгновение. Потом спокойнее продолжил: – Ладно, забудь. Я имею ввиду… Ты слышала Михеля? Босс прощает нас, а это значит, что ты можешь вернуться к себе домой, и никто тебя не тронет. А я могу вернуться к своей привычной работе.

– Ура! – воскликнула я, захлопав в ладоши. – Значит, теперь мы сможем стать командой? Я могу помогать тебе похищать людей. Могу быть отвлекающим манёвром, знаешь?.. А можно мне крутую тачку? С мигалкой. И пуленепробиваемыми стёклами. И чтобы сиденья были с подогревом и массажем.

Кошмарик застонал и потёр переносицу.

– Нет. Ты, кажется, не понимаешь… Маленькая дурочка… – Он вздохнул, посмотрев на меня со смесью раздражения и чего-то похожего на сожаление. – Это не значит, что мы теперь будем вместе похищать людей и кататься на крутой тачке с мигалкой. Это значит, что я должен убедиться, что ты благополучно вернёшься к своей обычной жизни. А я – к своей. Мы… разойдёмся.

Он произнёс последнее слово так тихо, что я едва расслышала.

И вдруг весь мой энтузиазм, вся моя радость от перспективы стать суперзлодейкой испарились, словно дым. Осталось только странное, неприятное чувство. Улыбка померкла.

– Разойдёмся? – переспросила я. – То есть… больше не увидимся?

Кошмарик отвернулся, словно разглядывая что-то очень интересное на противоположной стороне улицы. Он молчал так долго, что я уже решила, что он меня просто игнорирует.

– Да, – наконец пробормотал он, так и не повернувшись. – Так будет лучше. Для всех.

Его слова повисли в воздухе, больше похожие на тяжёлый груз, упавший мне на плечи. Внутри что-то сжалось, словно кто-то невидимой рукой выкручивал мне сердце. Я же уже привыкла к его грубости, к его цинизму, к его странной заботе в последнее время.

Мне впервые за всё это время стало по-настоящему грустно.

– А… – начала я, но голос предательски дрогнул. – Почему?

Кошмарик резко повернулся ко мне, и в его глазах мелькнуло что-то непонятное. Он сделал шаг в мою сторону, протянул руку, словно хотел обнять, но в последний момент замер и опустил её.

– Забудь всё, что произошло, – сказал он глухо, глядя куда-то вдаль. – Считай, что это был сон. Не впутывайся в то, чего не понимаешь.

– Но… – начала я, но он перебил меня:

– Пошли, – сказал парень коротко, кивком указывая в сторону припаркованной машины. – Я подвезу тебя.

Он пошёл к своей тачке, и я последовала за ним.

Каждый шаг давался мне с трудом, ноги словно налились свинцом. Открывая дверцу машины, я невольно поёжилась – от предчувствия чего-то неотвратимо плохого. На мои щёки упала капля начинающегося дождя. Небо затянуло тучами, как будто оно решило создать более подходящую атмосферу последнему разговору.

Я не до конца понимала, что он только что сказал. Это же просто какая-то шутка, верно? Это не то, что он имел ввиду на самом деле.

Не может быть.

Салон заполнился давящей тишиной. Шум начавшегося дождя, барабанящего по крыше, только усиливал её, словно отбивая траурный марш по чему-то важному, чему-то, что только-только зародилось между нами и тут же безжалостно оборвалось.

Кошмарик вёл машину молча, сосредоточенно, крепко сжимая руль. Я украдкой смотрела на его профиль, полускрытый под маской – жёсткий, непроницаемый. Казалось, он отгородился от меня невидимой стеной, выстроенной из льда и стали. Каждое мгновение этой поездки было пропитано горечью, словно каждая капля дождя за окном была слезой, которую я не могла выплакать.

– Хочешь заехать к своим друзьям на прощанье? – заговорил Кошмарик. – К Хавьеру и Линде.

Я, до этого уткнувшись бездумно взглядом куда-то вперёд, медленно повернула голову в его сторону. Моя книга лежала на приборной панели, обложкой вниз.

– Почему ты хочешь меня бросить? – спросила я.

И в этот момент у меня задрожали руки. Мир вокруг начал искажаться, как отражение в кривом зеркале.

Меня хотят бросить. Снова. Меня снова хотят оставить одну. Это опять происходит. Как сделали родители. Они тоже оставили меня.

Я снова ненужная.

Кошмарик посмотрел на меня. Его взгляд, как мне показалось, потеплел, но я не могла уже верить своему восприятию.

– Тебе не место рядом со мной, – сказал он. – Тебе не нужно всё это. Ты должна жить обычной жизнью. Жизнью, которой у меня никогда не будет.

Слёзы застыли в горле колючим комом. Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь удержаться от рыданий, которые разрывали меня изнутри.

Не плакать. Только не плакать. Я столько лет сдерживалась, он не должен знать, как сильно меня ранят его слова. Это просто глупо…

…бояться одиночества.

Я отвернулась, глядя на размытые очертания города за окном. Дождь теперь лил стеной, превращая улицы в бурлящие реки. Словно сама природа оплакивала мою потерю. Внутри всё сжалось до размеров крошечного, сморщенного комочка. Больше не было ни гнева, ни обиды, только пустота.

Мы ехали молча. Тишина в машине была густой, вязкой, почти ощутимой физически. Она давила, не давая вздохнуть.

В какой-то момент машина остановилась. На Сансет-Парк, прямо у входа в квартиру Пузатого дяди.

Кошмарик повернулся ко мне. В его глазах было странное выражение – смесь сочувствия и решимости.

– Приехали, – сказал он тихо. – Попрощайся с ними, и я отвезу тебя домой.

Я кивнула не в силах произнести ни слова. Открыла дверцу машины и вышла. Холодный дождь не успел добраться до меня, так как из-за близкого расстояния между входом и машиной я быстро нырнула в здание.

Хавьера всё ещё не было дома, поэтому меня встретила Линда.

– О, вы уже вернулись? – тепло улыбнулась она, открыв мне дверь. Её взгляд направился за мою спину, а когда Линда не увидела Кошмарика, она спросила: – А где твой друг? Всё в порядке?

Я улыбнулась сквозь боль и бросилась вперёд, в её объятья, жадно хватаясь за тепло и поддержку. В голове всё ещё всплывало слово «мама». Мама, которой никогда не было.

Линда не стала задавать вопросов, просто гладила меня по волосам, шептала что-то успокаивающее, но слова до меня не доходили. Они терялись в гулком эхе пустоты, что разливалась