Дневники Зевса - Морис Дрюон

— Это же Прометеев род, — заметила моя кузина Осторожность.

— Ну да, — согласился я, — знаю. Однако не все плохо в Прометее; его потомство это доказывает. Ну же! Дадим людям выдающихся людей.

Так мой брат Посейдон неоднократно посетил землю, всякий раз немного вздрагивавшую при этом, и посеял у прибрежных народов немало удалых, охочих до подвигов государей-мореплавателей, из которых самым известным стал Тесей, победитель Минотавра и объединитель Афин. Там, где были рудники и залежи минералов, Гефест зачал искусных литейщиков, изобретателей сплавов, сотворивших металлы, не существовавшие ранее в природе; их создание принадлежит исключительно человеку. Знаменитый Дедал был одним из потомков Гефеста. Арес — мог ли я помешать ему, поощряя его братьев? Да к тому же города нуждались в защитниках! Арес породил ужасных воителей и полководцев. Аполлон дал жизнь поэтам, певцам ваших славных свершений и драм, а Гермес воспроизвел себя в жрецах и мудрецах, сведущих в науке и откровении, и во всех тех полубожественных людях, которые стали зодчими ваших обществ.

А я в свой черед намеревался дать вам великих царей.

Ниоба. Рождение Аргоса. Додонский оракул

Ниоба, дорогая Ниоба, ты была моей первой смертной. О нашей любви мало говорили, потому что она обошлась без криков, без шума и драм. В длинном ряду моих любовниц ты имеешь право лишь на скромное место, ты — просто имя, которое мои историки упоминают мимоходом, если вообще снисходят до упоминания о нем. Но я, как я могу забыть его? Ты ведь научила меня чувствовать в любви то, что чувствуют в ней люди. Я с удовлетворением узнал, что их наслаждение равно наслаждению богов. Благодарю, дорогая Ниоба, за это воспоминание.

Ты была сестрой одного эпирского царя. Твой брат построил мне храм среди дубов Додоны. Я охотно спускался туда; его пропорции были правильными, простыми и красивыми, тень — прохладной, стены были пропитаны фимиамом.

А ты часто приходила прясть свою пряжу под развесистыми дубами, которые солнце пронизывает золотом. Смотрела на врата храма, которые открываются только для жрецов; смотрела на небо, которое открывается только для богов. У тебя были тяжелые темные волосы, а щеки словно из слоновой кости. Порой ты вздыхала: ты ждала любви. Я неоднократно наблюдал за тобой. Однажды я принял человеческий облик, открыл изнутри дверь моего храма и приблизился к тебе. Тогда я и узнал, какой звук издает человеческое сердце, когда желание ускоряет его ритм. Но твое, не правда ли, билось еще сильнее? Я шепнул тебе на ушко, что ты красива; а ты меня спросила, что за свечение виднеется вокруг моей головы, и добавила, что такого ты не видела ни у одного из смертных. Я ответил, что это ореол моей любви.

Я тебе благодарен, Ниоба, за то, что ты не задала мне других вопросов и, когда я сказал, что желаю тебя, ничуть не поинтересовалась, каким добром я владею, чем занимается моя семья, откуда я и куда направляюсь; благодарен за то, что не допытывалась, буду ли я любить тебя вечно. Проходящим мимо богам вопросов не задают.

Я взял тебя за руку и умилился, чувствуя, как она трепещет в моей руке, словно птица, нашедшая свое гнездо. Мы пошли в самую гущу дубов, и там, на ложе из мха, одарили друг друга тем, что есть лучшего в мире. Листва была густа. Гера ничего не узнала. Не узнала, что, обняв тебя в этом сладком оцепенении, которое следует за наслаждением, я думал, чувствуя легкую тяжесть твоей головы на моем плече и мягкость твоего живота под моей ладонью: «Почему бы не остаться здесь навсегда и не передать заботы о мире любому, кто пожелает? Роща, маленький храм, маленькая пряха с нежным взглядом...» По таким вот мечтам и узнается человек.

Ниоба, дорогая Ниоба, ты не была, конечно, единственной девушкой-подростком, которая ждала любви, как ждут бога. Но ты была одной из тех редких, кто узнал бога, когда он явился, и из тех еще более редких, которые не стонут, не цепляются, не рыдают, не проклинают и не угрожают вскрыть себе вены, когда от них уходишь.

Ты вернулась во дворец своего брата — безмятежная, расцветшая — и произнесла со столь великим и счастливым спокойствием: «Я ношу в себе сына бога», что никто и не подумал сомневаться в твоих словах. Ты несла людям дитя любви.

У твоего брата не было сыновей; он сделал своим наследником нашего ребенка, названного Аргосом, то есть «лучезарным». Аргос оправдал свое имя: от всего его существа и духа исходило некое сияние, смелый и державный свет, вполне доказывающий, от какого отца он произошел.

Он основал город Аргос в Эпире, на берегу моря. Его род, многочисленный и воспроизводивший его достоинства, частично переселился на Пелопоннес, где основал второй Аргос, столицу Арголиды — царства, просиявшего среди всех греческих царств.

А дубовая роща, где я любил Ниобу, стал местом оракула.

Из всех стихий воздух — моя собственная стихия, средоточие моего царства; ветерок возвещает мой приход. А дуб — мое дерево из всех прочих. Жрицы Додоны, праправнучки Ниобы, научились улавливать в трепете листвы мой приход и мое присутствие. Они развесили на ветвях большие бронзовые тазы, и в звоне этих тазов, когда ветер сталкивал их между собой, они слышали мои ответы на людские вопросы. Олимпия, эпирская царевна, мать моего сына Александра, была служительницей этого культа. Жрицы Додоны также узнавали мой голос в ворковании влюбленных диких голубей. А жрецы Додоны раз в году золотым серпом срезали росшую на моих дубах омелу, чтобы собрать с нее ягоды — принесенное ветром белое семя.

Но где мои былые жрицы? Где мои утраченные возлюбленные? От моего храма остались только плиты, и моей священной роще вы позволили захиреть. Остался только театр, где иногда летними ночами голоса ваших древних поэтов возносятся к верхним рядам амфитеатра, к краям звездного неба. В такие ночи боги еще говорят в Додоне.

Ио. Гнев Геры.

Гермес обманывает бдительного Аргуса.

Скитания и роды Ио

Возможность соединяться с собственным потомством до бесконечности — привилегия бессмертных. В этом, сыны мои, я согласен с вами, тут вы и в самом деле можете завидовать нам. Быть может, свою самую прекрасную любовь вы бы познали со своей правнучатой племянницей!

Ио, дочь Инаха, происходила от Ниобы в четвертом-пятом поколении. Она была жрицей Геры во втором Аргосе, и, шествуя во главе процессий, вдыхая фимиам, окутывавший ее шаги, видя людей только простертыми ниц, она была недалека от того, чтобы и саму себя принять за божество. Высшее жречество легко впадает в этот бред.

Связанная с лунным культом, Ио долгими ночными часами глядела в звездное небо и воображала себе блаженства, которые в эти часы должна была познавать Гера в моих объятиях. Я верно сказал: «воображала», так как будь милая девочка лучше осведомлена, она бы знала, что наши супружеские объятия становились все реже и обычно ровное дыхание моего сна убаюкивало бессонницу моей супруги.

Но вскоре Ио стало недостаточно только воображаемых образов. Она ведь была жрицей Геры, то есть ее земной представительницей, то есть самой Герой. А раз так, не должна ли она удостоиться моего посещения и моего натиска? Ио размышляла об этом так настойчиво, что у нее начались видения. Однажды она с великой священной уверенностью объявила своему отцу, что некий сон повелел ей отправиться на Лернейское озеро и там отдаться моим объятиям.