Нежеланный брак - Катарина Маура

class="p1">Ее губы растягиваются в благодарной улыбке, а в глазах вспыхивает облегчение. Дион так любим. И, кажется, даже не видит этого. Но он увидит. Я ему это докажу, чего бы это ни стоило.

Глава 52

Фэй

Дион весь день не отвечал на мои сообщения, и меня все больше охватывало беспокойство. Отчаянная мольба Вэл не выходила у меня из головы всю неделю, и тревога только нарастала. Годовщина смерти моей матери всегда была для меня тяжелым днем, но я сомневаюсь, что это хоть отдаленно похоже на ту пытку, через которую проходит этой ночью Дион. Мне страшно, что он страдает в одиночестве, а я даже не знаю, где его искать.

— Фэй.

Я резко поднимаю голову, и по телу разливается облегчение, когда я вижу его в дверях. Взгляд расфокусирован, движения неуверенные. Он делает робкий шаг в гостиную, в глазах мелькает вина. Запах алкоголя доносится до меня даже с этого расстояния.

Он останавливается прямо передо мной — в его взгляде огонь, но вместе с тем колебание. Он смотрит на меня так, будто не верит, что я настоящая, будто я мираж. Я тянусь к нему и обвиваю руками его шею, запрокидывая голову вверх.

— Где ты был? — мой голос звучит мягко.

Он пытается мне улыбнуться, но у него не получается.

— У родителей. Знаешь, это странно… Этот рояль за твоей спиной всегда меня преследовал, но ты лишила его власти, вернула ему его прежнюю сущность. Ты делаешь со мной то же самое. Собираешь по кусочкам, даже не осознавая этого. Я не заслуживаю тебя, но, черт, я чертовски благодарен, что ты у меня есть.

Я встаю на цыпочки, притягиваю его к себе и прижимаюсь губами к его губам. Его прикосновения почтительны, осторожны, но я притягиваю его ближе, требую большего. Он поддается мне на мгновение, но тут же отстраняется, утыкаясь лбом в мой.

— Ты — и моя мука, и мое спасение. Моя муза и мое проклятие. Ради тебя я добровольно сойду в ад. Ты знаешь это?

Я улыбаюсь и крепче сжимаю его. Запах алкоголя всегда вызывал у меня страх, но он лишил его власти надо мной так же, как я освободила его от этого чертового рояля.

— Я знаю. Но, надеюсь, ты понимаешь, что я буду с тобой на каждом шагу. Ты ведь не хочешь вести меня в ад, правда? Если ты сгоришь, я сгорю вместе с тобой.

В его взгляде мелькает сомнение, благоговение — и мне остается только улыбнуться.

— Куда бы ты ни пошел, я буду рядом, Дион. Ты как-то сказал мне, что мои осколки дополняют тебя. Но почему же тебе так трудно поверить, что я чувствую то же самое? Мне бы хотелось, чтобы ты увидел себя моими глазами.

Он тяжело вздыхает, его хватка крепнет, взгляд уходит в сторону.

— Сыграешь для меня, ангел?

— Для тебя — что угодно.

Я беру его за руку и веду к роялю его матери.

— Хочешь сесть? Мы можем сыграть вместе.

Он качает головой, опускаясь прямо на пол, вытянув ноги у моей скамьи и прислонившись спиной к инструменту.

— Нет, мне просто нужно услышать, как ты играешь La Campanella для меня. Ты знала, что в ту ночь, когда я вошел в дом и увидел, как ты играешь любимое произведение моей матери на ее рояле, мое сердце чуть не остановилось? Я не мог слушать эту музыку годами, а потом появился ты… чертовски прекрасная. Я был беспомощен перед тобой, не в силах ни отвести взгляд, ни произнести ни слова, чтобы противиться твоему присутствию. Заставь меня почувствовать это снова, Фэй. Околдуй меня. Очаруй. Сделай со мной то, что можешь только ты.

Мои пальцы дрожат, когда я начинаю играть знаменитую пьесу Листа. Дион закрывает глаза, и на его губах появляется легкая улыбка. Я наблюдаю за ним, исполняя произведение, которое Тара Виндзор исполнила бы безупречно. На его лице — абсолютное блаженство.

Он вдруг открывает глаза, будто почувствовав мой взгляд, и у меня перехватывает дыхание. Он улыбается мне, наклоняется ближе, его пальцы едва ощутимо касаются моих бедер. Я прикусываю губу, когда он раздвигает мои ноги, его глаза ищут разрешения.

Я резко киваю, и он сдвигает скамью едва заметно — ровно настолько, чтобы расположиться между моими ногами.

— Не останавливайся, — просит он, его дыхание обжигает мою кожу. — Ты забираешь боль, Фэй. Ты заставляешь меня забыть. Даешь мне надежду, которой я не заслуживаю. Когда я прикасаюсь к тебе, все остальное исчезает.

Он целует мои бедра, медленно поднимаясь выше. В его глазах столько отчаяния, что я бы не смогла отказать ему, даже если бы захотела. Быть для кого-то последней надеждой — в этом есть своя власть.

Его губы касаются моего шелкового белья, и он глубоко вдыхает, прежде чем оставить на нем нежный поцелуй, отчего я пропускаю несколько нот. Он уже заставил меня играть без педалей, но если он продолжит в том же духе, произведение, которое он хочет, чтобы я сыграла, станет неузнаваемым, хотя я сомневаюсь, что его это волнует.

Его пальцы обвиваются вокруг края нежной шелковой ткани, и он разрывает ее, резко стягивая с меня, отчего я ахаю. Он улыбается мне, прежде чем погрузиться вниз, его язык скользит по вершине моего бедра, приближаясь к тому месту, где я хочу его, с мучительно медленной скоростью.

— Снова, — приказывает он, когда я играю последнюю ноту. — Играй, пока это больше не будет причинять боль, Фэй. Пожалуйста.

Я начинаю все сначала, делая то, что он просит. Я буду играть, пока эта прекрасная мелодия не принесет ему радость вместо боли. Я отниму у нее силу и перепишу все эмоции, которые он с ней связывает.

Язык Диона касается моего клитора, и он усмехается, когда тихий стон срывается с моих губ. Звук его смеха немного развеивает мрачное настроение, и я слегка наклоняю бедра, чтобы дать ему лучший доступ.

Скоро ты будешь думать обо мне каждый раз, когда играешь, и каждый раз, когда я буду слышать звук рояля, я буду думать о тебе.

Это он сказал мне за две недели до нашей свадьбы, но тогда я не понимала его слов, не по-настоящему. Теперь понимаю.

— Еще, — молю я, мое прикосновение к клавишам уже не такое контролируемое, громкость варьируется гораздо больше, чем должно быть. Его прикосновение навсегда изменит для меня La Campanella — я больше никогда не смогу сыграть ее, не нуждаясь в нем.