Тысяча разбитых осколков - Тилли Коул

Саймон сел на скамейку неподалеку и сказал: «Ты можешь сесть?»

Я не хотел. Я чувствовал себя заряженным бесконечной энергией. Мне нужно было бежать, чтобы избавиться от этого. Я снова бегал каждый день, и моя физическая форма возвращалась. Это помогло. Но теперь я не был уверен, что пробежка миллиона марафонов поможет охладить этот пылающий ад внутри меня. Я не хотел снова злиться. Я не мог вернуться к тому человеку, которым был раньше.

— Пожалуйста, — сказал Саймон. Лео вернулся в группу. Я не думал, что даже он сейчас до меня дозвонится. Саймон ждал меня еще несколько минут, пока я не сел рядом с ним. Моя нога все еще подпрыгивала, но я сделал, как он просил. Сидя, я смотрел на пальмы и яркое солнце. Было жарко, но внутри чувствовалась зима.

«Я не поделился там своей историей», — сказал он. Я замер, но продолжал смотреть прямо вперед. «Я не пытался покончить с собой». Я сосредоточился на дыхании. Я так уважал этих мужчин за то, что они рассказали мне о себе, о том, как депрессия украла у них все, пока они не почувствовали другого выхода, кроме смерти. Но я все еще не мог понять, почему Киллиан не сказал мне, что он чувствует. Не было двух более близких братьев. Мы рассказали друг другу все.

«Когда мне было восемнадцать, мой брат покончил с собой», — сказал Саймон, и я перестала двигаться. Я почувствовал, будто мне в грудь приставили молоток. Медленно я повернулась к Саймону. Он смотрел на облака, но затем встретился со мной взглядом, почувствовав, что я наблюдаю за ним. В его глазах все еще хранилась печаль.

«Я был похож на тебя. Злой. Мы были близки, мой брат и я, Томас». Он улыбнулся. «Мы все делали вместе. Я был самым младшим, как и ты. Саймон сел вперед, положив локти на ноги. «И так же, как и ты, он не сказал мне, что чувствовал перед тем, как покинуть нас. Я был в ярости. Я так разозлился, что это разъедало меня, как болезнь. Так было до тех пор, пока терапевт не задал мне вопрос, который полностью перевернул все с ног на голову».

"Что это было?" — спросил я грубым, но полным отчаяния голосом. Я хотел знать что-нибудь, что могло бы навсегда избавить меня от этого гнева. Это помогло бы мне увидеть Киллиана иначе, чем я. Я любила его. Мне просто нужен был способ понять .

Саймон сел и снова посмотрел на меня. «Мы все знаем, что депрессия — это неприятное, разрушительное расстройство настроения. Но проблема в том, что многие люди не понимают, насколько изнурительным это может быть». Вина, быстрая и сильная, охватила мое сердце.

Саймон вздохнул. — Позволь мне спросить тебя об этом, Сил. Я ловил каждое его слово. «Если бы у Киллиана была неизлечимая болезнь, если бы он долго боролся, скажем, с раком, вы бы рассердились на него за то, что он умер?»

Одна только мысль о том, как Киллиан умирает таким образом, заставила мой желудок упасть так низко, что это было бесконечно. — Конечно, нет, — сказал я яростно. — Кто бы мог подумать?

— Видишь ли, Сил, — мягко и осторожно сказал Саймон, — для некоторых с депрессией может быть настолько трудно жить, что это смертельная болезнь. Пока он говорил, что-то происходило с огнем внутри меня. Оно становилось слабее. Теряет тепло.

Секунду за секундой, пока я прокручивал в уме слова Саймона, защитный щит в моей груди начал падать, обнажая искалеченное и наполненное печалью сердце, находившееся под ним. «Для некоторых с депрессией может быть настолько трудно жить, что это смертельная болезнь…»

«Депрессия — это болезнь, которая разъедает все счастье и свет, пока не остается ничего, кроме безнадежности и отчаяния. Подобно тому, как рак разрушает тело, депрессия разрушает разум, душу и дух. Это тихий убийца, постепенно, мгновение за мгновением крадя жизнь, гася весь свет души». Саймон положил руку мне на спину. «Понимание этого может помочь погасить гнев, который вы испытываете к Киллиану за то, что он бросил вас. И, возможно, направит вас на путь к прощению и шанс оплакать его без осуждения. Чтобы помочь вам понять, почему он сделал то, что сделал, и что вы не могли ничего сделать, чтобы остановить это… и, в конце концов, он тоже не смог».

Киллиан… Нет…

Я наклонился и позволил огню полностью погаснуть, пока я не стал обнаженным, обнаженным и скрюченным от вины. И пошли слезы. Слезы текли так быстро и свободно, что я едва могла дышать и едва могла видеть. Киллиан был болен. Он не хотел уходить от нас, оставлять меня, но болезнь забрала его. Точно так же, как Поппи забрали из Саванны. Он ничего не мог поделать… мой брат ничего не мог поделать.

— Давай вернем тебя в твою комнату, сынок, — сказал мягкий голос Лео, прерывая мой эмоциональный крах. Когда я поднял глаза, солнце уже скрылось с неба, и всходила луна, сотни звезд врывались в черное небо. Саймон все еще был рядом со мной. Он остался со мной, даже когда я сломалась.

Мы, должно быть, находились здесь несколько часов, остановившись во времени, с этой новой перспективой.

Лео взял меня за руку и помог подняться на ноги. Я чувствовал слабость, как будто мои ноги могли отказать в любой момент. Когда вина исчезла, я словно только что снова потерял Киллиана. — Я держала его на руках, — прошептала я Лео и прислонилась к нему, крепко сжимая его руки.

«Я знаю, сынок. Я знаю."

«Он не вернется», — сказала я, и крики, вырывавшиеся из моей груди, были жестокими и болезненными. Мои эмоции утихли. Последовавшая за этим печаль нарастала лавиной, нарастающей и нарастающей, пока ее не стало невозможно остановить.

— Кэл? Голос, который я узнал бы в любой жизни, прорвался сквозь туман моего горя. Я подняла глаза опухшими глазами и увидела Саванну, мчащуюся ко мне, а за ней Мию.

— Саванна… — сказал я, и она обняла меня. Звал ли я ее? Может быть? Я не мог вспомнить.

Слишком тяжелые, чтобы она могла их удержать, мы упали на землю, ударившись коленями о траву, полностью отдавшись моей печали. — Это не его вина, — пробормотал я и прижал ее к груди. Ее вишневый и миндальный аромат окутал и меня, удерживая меня