Обманный бросок - Лиз Томфорд

– Я хочу тебя, – говорит Кеннеди.

– Да?

– Больше всего на свете.

Клянусь, мой член становится тверже от ее признания, и, когда моя рука гладит ее пониже спины, а средний палец скользит между ее ягодицами и вниз, чтобы погладить ее киску, я чувствую, что так и есть.

Она очень влажная.

– Ты хочешь этого больше, чем кончить прямо сейчас? – поддразниваю я.

– Я хочу тебя… – повторяет она. – Чтобы ты заставил меня кончить.

Я смеюсь и, протянув руку ей за спину, беру душевую лейку. Не прекращая обливать Кеннеди, чтобы сохранить тепло, я поворачиваю ее к себе спиной. Обхватив за талию, прижимаю к своей груди, и мой член проскальзывает между ее ягодицами.

Она прижимается плотнее.

– Кенни, – в моем тоне звучит предупреждение, – однажды я сделаю и это. Но ты помнишь, что я сказал?

Она снова выгибается.

– Тебе нужно продержаться.

– Именно. Так что позволь мне довести тебя до оргазма, пока я сам не кончил тебе на спину.

– Я не против. Мы оба знаем, как быстро ты кончаешь. И прекрасно, что на тебе нет штанов, иначе вышло бы неловко.

Я игриво кусаю ее за шею:

– Маленькая негодница!

Кеннеди смеется, но смех быстро стихает, когда я раздвигаю ее ноги еще шире и просовываю руку внутрь. Я пару раз похлопываю по киске, прежде чем раздвинуть ее пальцами, и, удерживая в таком положении, опускаю лейку, направляя струю на набухший клитор.

– О… – стонет она, прислоняясь головой к моей груди.

Я удерживаю ее в вертикальном положении, прижимая палец к клитору, усиливая давление пульсирующей воды. Зубы Кеннеди снова стучат, но на этот раз у нее подгибаются колени и белеют костяшки пальцев – она удерживает мои руки.

– Сколько раз ты помогала себе кончить, пока меня не было рядом?

– Трижды, – выдыхает она.

– И ты даже не подумала мне позвонить или хотя бы написать? Кеннеди, ты понимаешь, насколько ты красива, когда кончаешь?

– Это продолжалось недолго, – говорит она, запрокинув голову и закрыв глаза. – Каждый раз, когда представляла твои пальцы вместо своих, я кончала.

Я легонько поглаживаю ее клитор.

– Это то, что ты себе представляла?

Кеннеди отчаянно кивает.

– Тебе придется кончить трижды за этот вечер, чтобы компенсировать те случаи, которых я не видел.

Она снова кивает, и у нее вырывается тихий стон.

Я подношу лейку душа ближе, убеждаясь, что ритмичная пульсация попадает именно туда, куда нужно, и когда я провожу большим пальцем, усиливая трение, то чувствую, как все ее тело содрогается – она кончает.

Я одержим этой девушкой, и это совершенно очевидно. Так что, наверное, неудивительно, что мне так нравится, как она кончает: с моими пальцами на клиторе и моим именем на устах. Она произносит его нараспев, как молитву.

Кеннеди расслабляется в моих объятиях, ее мокрые волосы липнут к моей груди.

Мне всегда было интересно, насколько темнеют рыжие каштановые волосы Кеннеди Кей, когда намокают. Как они будут выглядеть, если пропустить их сквозь пальцы. Интересно, как они будут смотреться у меня на коленях. И скоро я точно узнаю, как они выглядят, разметавшись по подушке, когда я беру ее.

Возвращая лейку душа на место, я собственнически обнимаю Кеннеди, не давая ей упасть. Сделав несколько шагов назад, увлекаю ее за собой, чтобы усадить на бортик душевой кабинки. На нас попадает достаточно воды, и это позволяет сохранить тепло, хотя я уверен, что от оргазма Кеннеди стало еще жарче, судя по температуре ее кожи.

– Ты так хороша, – шепчу я я, покрывая поцелуями ее плечо и шею.

– А ты будешь вести себя как хороший мальчик?

Я смеюсь, вспоминая тот день, когда сказал, что она может называть меня хорошим мальчиком, если будет обнаженная сидеть на мне верхом.

– Дай мне войти в тебя, детка, и ты удивишься, насколько я хорош.

Кеннеди встает с моих колен и поворачивается лицом, демонстрируя свое прекрасное обнаженное тело. Руками она опирается на мои плечи, а коленом – в бортик, чтобы оседлать меня.

Я почти кончаю, когда она опускается на мои бедра и ее киска начинает медленно тереться о мой член.

– Еще.

Я откидываю голову на стеклянную стенку позади, пока она двигает бедрами и ее смазка покрывает головку члена.

Рукой Кеннеди обхватывает меня за шею, заставляя приподняться, и теплые губы прижимаются к моим. Я сосредотачиваюсь на них, на ее горячем языке, на том, как ее бедра двигаются по кругу, усиливая трение.

– Мне с тобой так хорошо! – восклицает она, опуская руки и проводя ими по моей груди.

– Черт. Мне нравятся твои прикосновения.

Она стонет от похвалы, утыкаясь лицом мне в шею, и я вспоминаю: она ни к кому не прикасалась так, как ко мне. Я чувствую себя настоящим собственником.

Ее грудь подпрыгивает, а бедра напрягаются, когда она прижимается ко мне: взад-вперед, взад-вперед. И каждый раз, когда она приподнимает бедра, головка моего члена касается ее клитора, пока, наконец, не соскальзывает, входя внутрь. Мы оба замираем. Каждая мышца ее ног и живота напряжена. Кеннеди застывает, не опускаясь.

Я говорю, касаясь губами ее влажной кожи:

– Ты хочешь трахнуть меня или хочешь, чтобы я трахнул тебя?

Если Кеннеди хочет руководить, я с удовольствием посмотрю, как она опускается на мой член прямо здесь, в душе. Если нужно, чтобы это сделал я, придется отнести ее в постель, чтобы наш первый раз был таким, как полагается.

Она замолкает, глядя на клубящийся вокруг пар. Отпечатки ее ладоней остаются на стеклянных стенах, а мой член находится у самого лона.

– Я хочу, чтобы это сделал ты, – наконец решает она.

Вот все, что мне нужно услышать, чтобы выключить душ, подхватить ее на руки и отнести в постель.

Мы промокли, с нас стекает вода, но мне все равно. Я обхватываю ее затылок, защищая его, и кладу Кеннеди спиной на матрас. Мокрые волосы, раскрасневшаяся кожа. Ноги раздвинуты, кожа между ними блестит. Чертов ангел!

Я стою, смотрю и пытаюсь понять, что я такого сделал, что мне так повезло. Если бы три года назад кто-то сказал мне, что обнаженная Кеннеди Кей будет лежать в моей постели, я точно бы не поверил.

– О чем ты думаешь? – спрашивает она.

Я качаю головой, забираясь на кровать и усаживаясь у нее между ног.

– О чем?

Я взглядом изучаю каждый сантиметр ее тела.

– Бог явно уделил тебе много времени, милая.

Ее улыбка становится