Никто, кроме нас - Яна Дин

– Все ок? – подошел Габриэль, – Дать воды?

– Что-то не так, – крапинки пота выступили на лбу, – Я чувствую, что-то стряслось, Габриэль, – поднял взгляд на него, смотрящего с беспокойством.

Когда Габриэль протянул бутылку с водой, телефон в кармане брюк завибрировал. Ожидая, что это Андреа – что было глупо, ведь ее мобильник разбит – вытащил, смотря на высветившийся незнакомый номер. Поднял трубку и поднес к уху.

– Я не знаю, зачем это делаю, – послышался знакомый голос Зары Гамбино, – Но, не смогу потом себя простить.

– Ближе к делу, Зара, – выпрямился, сжимая крепче телефон в нетерпение.

– Заброшенное виноградное поле, Даниэль, Страссе дер ферхейт, – затараторила девушка, – У вас очень мало времени. Спаси ее, – прошептала под конец Зара, после чего сбросила звонок.

– Что они сделали? – встревожился Каир. Он стоял рядом, чтобы поймать меня, если я буду падать. Моё состояние оставляло желать лучшего.

– Заброшенное виноградное поле в Берлине одно, – вслух подумал Алекс, – Страссе дер ферхейт. Поехали.

***

Поле было расположено в нескольких минутах езды от нашего местоположения. Мы завернули на выжженную безжизненную территорию, затуманенную и темную. Ночь давала о себе знать. Наши парни вышли из машины, освещая дорогу фонариками. Но было пусто. Ни одного намёка.

Где Андреа? Господи, где моя птичка?

– Ищите любые следы, – приказал Моро своим людям.

– Мои пойдут искать в заброшенном здании, – предупредил Алекс, собрав своих солдат.

– Обыщите поле, – распорядился Габриэль, но кто-то из солдат Моро закричал:

– Босс! Здесь!

Я сорвался с места и побежал, насколько мог себе позволить. Было тяжело дышать. Грудь сдавливало от каждого шага, приближая к неизбежности.

– Что там? – Моро добежал первее.

Он посветил фонарем на неровную поверхность земли.

– Земля раскопана, и она свежая.

Пистолет выскользнул из ослабевших пальцев, упав на землю. Колени подкосились, словно к ним привязали гири. Осознание прилетело быстро, разбивая все живое, в том числе все надежды.

«Девушка пропала, после выяснилось, ее закапали заживо»

Гамбино решил отплатить той же монетой.

– Птичка, – тихо вылетело с уст, – Нет, – я засмеялся. Истерически. – Нет, – голыми руками начал откапывать землю. Яростно. Несмотря на боль и кровь, что текла из раны, пропитывая рубашку. – Нет, птичка, нет. Прошу…, – глаза щипало от слез. Уже ничего перед собой не видел. Ничего не слышал. Только глухое сердцебиение.

– Там стекла, – прошептал кто-то из толпы.

В земле и вправду были раздробленные осколки. Они резали мою плоть. Но я не мог чувствовать эту боль, ослепленный спасением Андреа.

– У нас есть лопаты, – закричал кто-то из толпы. Моро и Габриэль принялись помогать.

Капли пота текли с лица. Ладони опалили кислотой. А сердце падало к ногам.

Я не прощу себе этого. Не прощу смерти Андреа.

Ее смех бился в ушах, пока раскапывал землю. Вся наша история пролетала перед глазами.

«—А если мое имя лучше скрывать?

– А если мое тоже?»

«Но мама говорила, что приносит счастье»

«—Родители не учили тебя безопасности?

– Зато учили, как пускать пули в лоб своим обидчикам»

«Ты станешь моей женой»

«Ненавижу тебя»

«Дьяволица»

«Мерзавец»

«Было бы намного легче, если бы я могла тебя ненавидеть»

«Ti amo»

«Fino alla morte»

«Я редко говорю, но я люблю тебя, Даниэль»

«Я люблю тебя, Конселло»

Я люблю тебя птичка.

Наконец остановился, когда коснулся чего-то деревянного и твердого. Гроб. Я провел по нему, стирая грязь и размазывая свою кровь.

– Поднимаем! – действовал Габриэль, пока я боялся сделать лишнее движение. Страх и боль оккупировали все тело. Я не мог здраво соображать.

Гроб подняли на поверхность. Я подполз к нему, молча сглатывая крики, собиравшиеся познать весь мир.

Крышка гроба показалась мокрая и темная, словно предвестник неминуемого ужаса. С нечеловеческим усилием я поднял ее. И замер.

Луна, пробившаяся сквозь облака, осветила лицо Андреа. На миг мне показалось, что она просто спит. Кожа, хоть и бледная, но все еще гладкая, словно лепесток розы. Губы, слегка приоткрытые, сохранили свой нежный розовый оттенок. Ресницы, длинные и темные, отбрасывали тени на ее щеки. Я провел дрожащей рукой по ее волосам, темно-каштановым, с медными бликами, которые так любил. Она оставалась прекрасной, словно ангел, сошедший с небес. Даже ссадины и кровоподтеки не изменили этого. Но эта красота была ужасающе неподвижной. И холод ее кожи обжигал мои пальцы.

– Нет-нет-нет, – в неверии сорвалось с уст. – Нет, ты не умрешь, – поднял обмякшее тело и притянул к себе на колени, убаюкивая её подобно ребёнку.

Моя птичка всегда была для меня легче перышка, а сейчас, казалось, я не выдерживал. Я не верил, что легкий и такой знакомый вес теперь лишь пустая оболочка. Мне под силу все, но не такая ноша. Ее голова откинулась назад, но я приподнял, прикладывая ухо к ее груди в надежде уловить пульс – биение ее сердца, которое любил слушать, когда она была в моих объятиях. Я не чувствовал и своего сердца. Его просто больше не было.

Положив Андреа на землю, судорожно приступил делать массаж сердца. Ладони дрожали, но я продолжал пытаться вернуть птичку к жизни.

– Ну же, любимая, ты не можешь так простой уйти, – шептал, едва дыша сквозь туман, – У нас еще свадьба впереди, – пытался улыбнуться. Не получалось. Вместо этого вырвались слезы.

Я плакал. Плакал по-настоящему, как не делал, наверное, с детства.

– Я прошу тебя, – коснувшись искровавленными пальцами бледного лица моей птички, поднес к себе, – Прошу, птичка, не оставляй меня. Я не смогу без тебя. Слышишь? – взмолился я, – Наша дочь…она нуждается в тебе, птичка. Она ведь совсем маленькая.

Я гладил ее по волосам, в которые обожал пропускать пальцы по ночам и вдыхать их приятный аромат. Я целовал ее, продолжал молить:

– Ну же, открой глаза, любимая, ты же знаешь, как я люблю твои глаза.

– Даниэль…, – Габриэль пытался отцепить меня от тела Андреа, но я не обратил внимания.

– Нет, – отдернул плечо от его прикосновений, – Оставьте нас.

– Даниэль, – Габриэль пробовал снова, – Отпусти, – сел рядом, – Отпусти ее. Ты только мучаешь.

– Нет! – вырвался рев из груди, дикий, полный боли и отчаяния. Гортань раздирало криком, а вместе с ним и сердце.

Сердце рвалось. Душа. Тело. Они стали просто массой. Моя жизнь ломалась на кусочки. Не мог. Я не мог отпустить птичку. Как она может улететь, не забрав меня? Как я скажу все нашей малышке? Как, смотря в её фисташковые глаза я разрушу ее жизнь?

Нет. Мы так не договаривались.

– Пожалуйста, – уткнулся в