Великая княгиня Рязанская - Ирина Красногорская

– Одни твои пращуры приходили сюда ненадолго, другие – уходили отсюда к холодному морю балтов. Женились там на светлокосых девушках. Их дети знали о здешней земле понаслышке, внуки и правнуки полагали уже, что деды и прадеды жили у моря всегда. И никто из них не вёл своих родословных. Однако Нишкенде-тейтерь держала древо рода в памяти. Ведь она стояла у колыбели каждого младенца в нашем роду.

– Только не у моей. Я крещёная. И этого не может быть!

– Детей крестят не сразу и не по их воле. Нишкенде-тейтерь успевает после их первого крика легонечко подуть на младенца и привить ему любовь к земле предков. Особенно сильно она потом проявляется у женщин. Неслучайно твоя бабка Софья и прабабка Василия Евфросиния с лёгким сердцем покинули Литву – сами того не зная, они возвращались к своим корням. Да и ты с младенчества мечтала стать княгиней Рязанской. О твоём суженом и говорить нечего – он крепко-накрепко привязан к этой земле через мать и отца.

– Ну всё, сестрица, приплыли! – Еввула воткнула шест в илистое дно, стала привязывать к нему чёлн: берег острова оказался обрывистым, хотя и невысоким. Анне показалось, что остров рукотворный и зиждется на каких-то мостках.

– Он на толстой торфяной подушке, – объяснила Еввула, – и свободно перемещается по озеру. Сейчас почти посередине, а недавно совсем был вон у того берега. – Она кивнула налево. – Давай руку! Будь умницей и слушай меня, – и ловко выпрыгнула из челна.

Анна предположила, что почва под ногами станет оседать и зыбиться, но твердь её была такой же, как на валу, и ракитовые кусты росли такие же, как у матёрого берега, их сменил молодой ухоженный березняк – ни кустика под деревцами, ни хворостиночки, будто кто-то спозаранку прошёлся по нему с метлой, только обильные россыпи грибов подставляли солнцу тёмно-коричневые морщинистые головки, да кое-где вспыхивали огонёчки медуницы.

У Анны всё тревожнее и тревожнее становилось на душе – вот-вот кончится путь, что ждёт её там?

И опять показалась поляна, но намного меньше той, которую они оставили, и вся в ярких цветах: донник, колокольчики, смолка, иван-да-марья. Пчёлы гудели над цветами, было тепло как в июле. Простой деревенский плетень огораживал две невысокие раскидистые берёзы. Взрослые берёзы на плавучем острове! – поразилась Анна, но тут же вспомнила, какая берёза вымахала на крепостной стене и как жалко было смотреть на неё, поверженную, – срубили, чтобы не разрушала стены. Красивое, неприхотливое дерево, быстро всходит и где только не растёт!

– Берёза, келу, – любимое дерево Анге-патяй. Во время летнего праздника в честь Анге-патяй дома украшают берёзовыми ветками, из них девушки плетут венки, а зимой вместо живых ветвей употребляют распаренные веники. Такой же обычай был и у древних славян, – сказала Еввула, – и христиане от него не отказались: парятся берёзовыми вениками, украшают берёзками храмы на Троицу.

– Мы подошли к самому святилищу, – объяснила она, – и можем сделать ещё только семь шагов – дальше тебе хода нет – за плетень заходят только жрецы. Под берёзами ложе Нишкенде-тейтерь. Ей тяжело на земле, и она всё время пребывает в дремоте, но это не мешает ей всё слышать и общаться с избранными.

Анна со страхом посмотрела на берёзы, но у их подножия, как и при первом беглом взгляде, ничего не увидела – гладкая утоптанная земля.

– Посмотри повыше, – шепнула Еввула.

Между берёзами чуть покачивались качели – тяжёлая плита на толстых цепях. На плите навзничь лежала женщина в жёлтой с чёрными полосами рубахе («Как пчела, – мелькнуло у Анны сравнение, – ну да – она же покровительница пчёл»), золотая шапочка-повязка не удержала толстых, длинных иссиня-чёрных кос, и они волочились по земле следом за качелями.

– Станешь так, чтобы богиня случайно не посмотрела на тебя – может ненароком испепелить взглядом. Идём!

– А как же… Как я буду говорить с ней, ведь я не знаю её языка?

– С ней можно разговаривать мысленно. Ты не услышишь её голоса. Её прорицания войдут в твои думы.

Они сделали семь шагов. Остановившись, Еввула возвестила:

– Великая богиня Нишкенде-тейтерь! Жрица твоя Айвина-тейтерь и княгиня Рязанская Анна-анге пришли к тебе и ждут твоего пробуждения.

Свежий порыв ветра прошумел в верхушках берёз, пригнул травы на поляне. Он был так внезапен и силён, что Анна в тревоге подалась к Еввуле, но испугалась ещё больше: женщина, которую она пыталась обнять, была чужой – незнакомое лицо, иная, чем у Еввулы стать, наряд как у Нишкенде-тейтерь.

– Пробудилась, – радостно шепнула незнакомка голосом Еввулы.

– Успокойся, Анна, никто не причинит тебе вреда, – пришла в голову Анны первая чужая мысль, ей показалось даже, что слышен и голос, тихий и мягкий, словно шелест листвы. – Я рада тебе. Но должна прежде покаяться.

«Чудно как, богиня – и покаяться!»

– Да, да! По просьбе матери своей, верховной богини Анге-патяй, я ткала к твоему рождению рубашку, однако замешкалась. Анге-озаис не успел принести рубашку на землю ко времени – и ты не родилась в рубашке. Я лишила тебя счастья, покровительства Анге-патяй. Она по ладанкам, где хранятся такие рубашки, определяет, кого нужно опекать. Тебе надеть ладанку не успели…

– Анна, горюшко моё, Анна! С тех пор я стараюсь, как могу, исправить свою оплошность. Вот и любимую жрицу к тебе приставила оберегать от невзгод. Но Шайтан тоже не дремлет и всячески вредит мне.

Анне показалось, что богиня горько улыбнулась – вот бы увидеть её лицо, неужто и впрямь взгляд её может испепелить?

– У меня нет постоянного облика, – тут же откликнулась богиня, – нет и единственного, своего, голоса. Каждый, кому являюсь, видит и слышит меня по-своему. Айвина-тейтерь тоже всё время меняется: с тобой она – одна, со мной такая, какой я хочу её видеть.

– А на простого смертного мне лучше не смотреть, и находиться ему рядом со мной долго вредно. Так что, Анна, говори скорее свое заветное желание – выполню, или спроси о чём-нибудь важном, могу судьбу тебе открыть.

– Великая богиня, продли жизнь тем, кого я люблю. Пусть они умрут после меня.

– Жизнь и смерть не в моей власти, – грустно призналась богиня, – просить Анге-патяй или Чама-паза не могу: ведь я не призналась матери в своей промашке. Хочешь, увеличу твои богатства? Умножу твои бортни, запущу в старые новых лучших пчёл?

Анна молчала.

– Могу изменить твою судьбу, если ты ею не довольна.

– Довольна! Довольна! Вот разве… – и оборвала мысль: не решилась поведать богине, что не такого мужа желала. Стала быстро думать-говорить о другом. Собственную судьбу знать не желает, она будет сама открываться год за годом, а хотелось бы узнать, что ждёт внуков-правнуков, как управлять они княжеством будут, смогут ли приумножить его, сохранить.

И опять сильный порыв ветра всколыхнул деревья и травы.

– Вздохнула великая, – объяснила жрица. – Зачем тебе ведать, что будет после тебя? Нам пора уходить – ты и так узнала много.