Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

более опытных, чем он сам, и не менее упорных. Не своей силой одолел – силой стоявшей за ним руси киевской, с поддержкой богов ищущей себе новой славы. С Тороддом они условились, что после «нового Йоля» Торлейв заберет Рагнору и уедет восвояси, а Тородд проследит, как будет собираться войско смолян, и позаботится, чтобы оно успело к сроку. Вскоре после «нового Йоля» Тородду предстояло идти в дань по Смолянской земле. Сбор и отправка собранного в Киев составляла его главную обязанность здесь, но заодно он в этой поездке мог оповестить кривичей и голядь о предстоящем походе.

Уладив важнейшие дела, уже примериваясь мысленно к обратному пути домой, Торлейв пять суток гулял со всей молодежью. Вместе с Солонцом и молодцами поучаствовал в большой драке с вилькаями; те, хоть и нагоняли страху своими шкурами, харями и диким воем, все же были вынуждены отступить обратно в лес. Дикое воинство состояло из парней помоложе, от двенадцати до восемнадцати лет, а их соперники уже эту выучку прошли.

Пять суток Торлейв едва замечал, где ест и где спит, получая и раздавая то тумаки, то поцелуи, смотря чему был черед. Но в мгновения покоя сквозь боль в голове от медовухи и пива покалывала тоска, что в стае визжащих девок нет удивительно высокой Пятницы и никогда больше он не увидит ее серых глаз с янтарно-желтыми искрами вокруг зрачка… Чтоб их тролли драли, стариков этих, что увезли ее до Карачуна! Задержались бы они хоть на эти пять денечков, чтобы ему было кого выбирать при игре «в женитьбу». Ощущая легкие уколы падающих снежинок на разгоряченное лицо, Торлейв невольно воображал поцелуй, тепло ее рта, и закрывал глаза, как от приступа боли.

Но вот гулянья выдохлись, Темный Свет потихоньку уполз восвояси, утаскивая полученные дары. Хозяйки и челядинки, едва стоя на ногах от усталости, прибирали в домах, вынося обглоданные кости и битые горшки в мусорные кучи. На углах улиц свежий снег сыпал на огромные костища – в последнюю ночь здесь сожгли все хари и шкуры, в которые рядились, попрощались с Темным Светом до новой зимы.

День больше не убывал, хоть еще и не прибавлялся. Понемногу отходя от разгула, жители принимались за обычные дела. В погожий день Станибор выехал на лов, и Торлейв с ним – не столько за дичью, сколько проветрить голову. Опять пришла пятница, пора «веселых посиделок», но веселиться уже ни у кого не было сил. Девки вязали костяными иглами чулки и рукавицы, а парни одни сидели, другие лежали на полу, дремали под протяжное пение и вялые разговоры. В этот вечер снова пришло чувство пустоты оттого, что среди девок на скамьях, слабо освещенные лучинами у печи, больше нет и не будет Дединки. Когда она была, Торлейв как-то сразу находил ее, даже если она забивалась в самый темный угол. Будь она здесь – сейчас сидел бы, посматривая на нее украдкой, а без этого даже сознание успеха в порученных делах не приносило истинной радости.

Но что ей до его дел? Теперь, когда она исчезла с глаз, Торлейв яснее осознал, как мало между ними общего. Рагнора, хоть к нему немилостива, могла бы быть его сестрой: они одинаково знают русский и славянский языки как родные, им известны боги славян и варягов, предания былой славы руси и ее будущие устремления. Ему немного смешна ее жажда мести, но он ее понимает – не удивляется, что дева, ведущая род от Харальда Прекрасноволосого, а через него – от Одина, хочет подражать древним королевам, знаменитым своими несчастьями и страшной смертью. Сам Торлейв через отца и датских конунгов тоже возводил свой род к Съёльду, сыну Одина, и это сближало его с Рагнорой. А с Дединкой что их может сблизить? Она про Одина только тогда и услышала, когда ее привезли в Свинческ, ее род идет от кого-то Вятки, о котором Торлейв не знает ничего, кроме имени. Она родилась на Оке – там же, где и жила до попадания в таль, куда теперь и возвратилась. Он родился в хазарской Карше, вырос в Киеве, а где будет жить и где умрет – только норны знают, но скорее всего, так же далеко от родного дома, как и его отец. Такова судьба руси, и Торлейв, истинный ее сын, не желал себе другой. Даже их славянская речь так сильно отличалась, что он до последнего дня не все слова у нее понимал.

Даже и будь Дединка здесь в эти гулянья – и что? Ну, поцеловал бы он ее раз-другой, зажав в темный угол под прикрытием общего разгула. Может, достиг бы и большего, но все равно их дороги разошлись бы. Пройдет Карачун – и он уедет назад в Киев, увозя с собой совсем другую деву. К лучшему, что все кончилось так быстро – да и не было ничего. Посмеяться только с друзьями в Киеве, рассказать, как ряженую рослую девку за лиходея принял…

Жениться, что ли, и впрямь на Остромире? Такая невеста рода его не посрамит, да и сама она дева добрая…

Через пару дней после того лова, в сумрачный полдень, в гридницу явился мальчонка, сын Херстейна Топора, и попросил Торлейва заглянуть в гостиный двор: мол, там его приезжий человек дожидается. Известие было обыкновенное, но Торлейва на миг взял озноб. При мысли о Херстейновом дворе ему пришла на ум Дединка – что если этот «человек» как-то связан с ней? Может, по дороге вятичи передумали насчет дружбы со Святославом… Или еще что… Додумывал он уже на ходу – схватил кожух и устремился наружу, не взглянув, идут ли за ним бережатые.

Но то, что его ожидало, он предвидеть никак не мог…

В гостином дворе все было как обычно: кто-то из постояльцев спал на помостах и полатях, у очага готовили еду в котлах, тут же, при свете огня, играли в кости, а кто-то разложил кованые ножи для заглянувших покупателей. Торлейв огляделся, выискивая взглядом того, кому понадобился.

– Торлейв сын Хельги, – произнес поблизости незнакомый молодой голос. – Хейльду[28]!

Торлейв обернулся… и издал придушенный звук, выражавший изумление. На него смотрел парень примерно его лет, ниже ростом, крепкий, широкоплечий, с уверенной осанкой. Светлые волосы красиво лежали над широким высоким лбом и завивались кольцами чуть ниже плеч. Лицом парень был не слишком хорош: ястребиный нос, тяжелый подбородок под золотистой маленькой бородкой. Но при первом же взгляде на это лицо в мыслях Торлейва