Дилогия Дочь Бересклета - Екатерина Белова

— А какой тотем? — осторожно спросила Ясмин, понизив голос.

Гражданские не любили вопросов о своём тотеме. Статуса лишали приверженцев Бересклета, переселенцев, преступников.

— Из Белозора, — помолчав, сказал Якоп.

Всю его говорливость, как рукой сняло. На веселом лице прорезались недовольные морщины. Белозор — ближайший соратник Бересклета, когда-то возглавлявший ремесленное сообщество, а ныне низведенный до подмастерья. Должно быть, талантливый, раз их тотем был прощен и допущен до столицы. Якопа она не знала, наверное, Белозор сменил главу, чтобы уважить нового Примула. А главу менять — больно, теперь она знала, насколько сильны боги тотемов.

На несколько минут она все же задержалась, немного поболтать о незначащих вещах с Якопом. После взглянула на время.

— Спасибо, — поблагодарила Ясмин ещё раз и задумчиво двинулась прочь.

Было бы неловко, если бы Якоп спросил ее собственный тотем, но, возможно, он и так догадался.

Пыльные тропы, отходящие от тракта сменились цветными дорожками, что тонкой вереницей поднимались к белым колоннам поместья. На несколько секунд, она испытала малодушное желание отдать флакон любому из домочадцев с подробной инструкцией, а после сбежать. Но она поднималась, у ног словно позванивали тонкие желтые лютики, а терн сросся в сплошную фиолетовую стену лабиринта, в котором нет выхода, кроме как к дому.

Ясмин чувствовала, что ей управляют, но все равно шла. И очень надеялась, найти хоть кого-то из прислуги. Тёрн был богатым тотемом, ходили слухи, что глава тотема сама и с постели не встаёт. Одна из доверенных слуг укладывает ей волосы, другая подбирает платье и надевает сапожки, а третья белит личико и наносит макияж. Ей приносят чай и краткие записи новостей, и делают массаж плеч, пока она внимает известиям. Слухи, конечно, но презабавные.

Лабиринт кончился неожиданно, вышел просветом в заброшенный зелёный сад. Под ногами вместо пушистой садовой травы стелилась нечесанная осока.

— Здравствуй, Ясмин.

На секунду простое «здравствуй» заставило ее споткнуться на ровном месте. Не «доброго рассвета», а «здравствуй», как если бы Фло тоже была землянкой. Но нет, Фло была дочерью Варды до мозга костей и стояла прямо перед ней. От кукольной красоты, от чёрных волос, белых рук, синих глаз, распахнутых в деланном удивлении, перехватывало дыхание. Как если бы Белоснежка вышагнула на белый свет, сбросив сказочный покров книги, и встала под самое солнце. Внешность, от которой было невозможно отвести глаз, портили три красных мокнущих рубца, два из которых пересекались на переносице, а третий бороздил скулу. Ненависть Ясмин разъедала эту бессмертную красоту даже восемь лет спустя.

— Доброго… Здравствуй, Фло.

Никаких титулов. Ясмин приняла это обращение легко, и удивление Фло на миг стало неподдельным. Наверное, теперь ее ненависть была так же страшна, как когда-то ненависть Ясмин. Она смотрела на неё искала признаки неприязни, но не находила. Фло была совершенно свободной от тех чувств, которую наполняли саму Ясмин.

Их юные годы складывались отвратительно.

Фло — заводила и негласный лидер группы — избрала Ясмин мишенью для острословия. Никто не обращался к ней напрямую, но никто не запрещал обсуждать в аудитории признаки незаконнорожденного происхождения или неудачные опыты. Даже расположившись за соседней партой, даже глядя в глаза. Садизм, лишенный и без того тонкой социальной шкурки, обнимал юную и сказочно прекрасную Фло, подобно невидимому доспеху. И против него не было оружия.

— Цветок Ясмин, ты знаешь три правила Варды?

— О, лилии, как стыдно потерять букву имени. Я бы утопилась в болоте от стыда!

— Мастер Абаль подарил мне кольцо, цветок Ясмин, тебе дарили когда-нибудь кольцо?

— Ясмин, я рассыпала ингредиенты, не обижайся, но ведь собирать мусор — твоя работа.

Если бы на ее месте была истинная хозяйка тела, она бы не пришла сюда. Разве что полюбоваться на изувеченную Фло

— Я как раз заварила чай, ты вовремя. Присаживайся.

Ясмин не сомневалась, что чай заваривали ровно к ее приходу.

С первым удивлением Фло справилась довольно быстро. Плавно скользнула на старую рассохшуюся скамью, а чай разлила прямо в кружки, которые поставила на ту же скамью между ними. Столика в саду не было.

Кругом лежали заросли гигантского грузового осота, слежавшегося под ногами в подобие циновки, без всякого пригляда росли розы, астры и золотые шары. В неровной перезрелой осоке суетились все те же древесные змейки, игривые и беззаботные, как котята. Необрезаные яблони и персики сплетали кроны в цветное одеяло, а лепестки падали прямо в чай. За этим садом никто не ухаживал.

Тёрн, что, разорился?

— Тут есть беседка, но в ней провалился пол, — любезно информировала Фло, заметив недоумение Ясмин.

Платье на ней было темным и, кажется, очень простым, волосы собраны в неровный пучок, такой крупный, что он ложился волной на плечи. У неё совершенно точно не было трёх служанок, которые организовывали чай, массаж и прочие ништяки, положенные детям из богатых тотемов.

— У Варды есть три правила, и в тотеме Терна есть три правила, знаешь какие?

Это было почти забавно. Секунду назад Ясмин вспоминала про правила Варды, и вот они, тут, как тут.

— Нет, — выдавила она.

Фло улыбнулась. Маленький марионеточный рот растянулся в улыбке, но лицо осталось неподвижным и бесстрастным, как у фарфоровой куклы.

— Блюди интересы Терна, достигни статуса, будь безупречной. Я больше не безупречна, поэтому мой дом перенесён к окраине Астрели, дабы не расстраивать взор моих домочадцев и близких. Мои подруги отвернулись от меня, поскольку им было больно смотреть на мои шрамы, разбежались поклонники. Тоже под благовидными предлогами. Всем, знаешь, стало со мной неловко, а мать все время плакала и не хотела меня видеть. Она, видишь ли, так сильно меня любила, что не смогла перенести моего уродства.

Вот как. Ясмин предавали многие, ненавидели всей Вардой, но за ее спиной мать, и это давало силы выжить. А от Фло, любимой всеми, мать отвернулась первой.

— Абаль не отвернулся, — Ясмин отпила чай, чувствуя горечь дешевой заварки.

— Не отвернулся, — равнодушно подтвердила Фло. — Просто разлюбил, если он вообще меня когда-нибудь любил. Он бы и себе в этом не признался, но меня не обманешь. Я знаю любовь, и знаю нелюбовь. Я была его другом с трёх лет, когда его поставили за мной приглядывать, а моя красота делала наш будущий брак приятным предприятием. Теперь у меня нет красоты, и я могу снова быть его другом.

Ясмин подмывало спросить, ненавидит ли ее Фло. Но ответ, воплощённый в этой равнодушной зрелой женщине, сидел прямо перед ней. Какое дело ей до Ясмин, если ее предали те, кому она верила больше всего на свете. Мать, семья, тотем.