Осенняя женщина - Анна Климова

— Кого?

— Себя.

— Почему?

— Не знаю. Может быть, я привыкла все время ждать чего-то плохого. Того, что может произойти, и я не смогу этому помешать. Это как во сне, когда пытаешься улететь от чего-то страшного, тратишь все силы на взлет, вроде даже и поднимаешься, но тебя снова тянет вниз. Знаешь, я жила с этим ощущением три года. Три дурных года, о которых всеми силами стараюсь забыть.

— Следы от сигаретных ожогов у тебя на ключице имеют отношение к этим трем годам? — тихо спросил он, проводя пальцем по ее коже.

— И не только, — нервно засмеялась она, уклоняясь. — У меня на сердце следы от ожогов. Я вся один сплошной ожог.

— Ты была замужем?

— Нет.

— Тогда кто…

— Не надо, — поспешно прервала его Кристина, натягивая на себя простыню. — Не сейчас. Я и думать об этом не могу, не то что говорить. Сейчас все, все во мне — это открытые язвы, каждая из которых болит сожалением. Я сама себе казалась больной. Безнадежно больной, которая должна быть непременно одна, чтобы вылечиться.

— Тебе и сейчас так кажется?

— Появилось новое обстоятельство, которое я не предусмотрела, — усмехнулась она.

— Какое же?

— Некий молодой человек, имевший наглость влезть в мою жизнь, задуривший мне голову всякими словами. И, странное дело, я поверила этому молодому человеку, хотя клятвенно себе пообещала не верить больше никому, — она запустила руку в его коротко остриженные волосы. — Особенно привлекательным молодым людям.

Он нежно взял в ладони ее лицо и притянул к себе.

— Ты считаешь меня привлекательным?

— Может быть. Но не слишком задирай нос! А то я его откушу! — шутливо пригрозила Кристина.

— Ты странная, — сказал Тимофей после некоторого молчания.

— Мне кажется, мы оба странные. И одинокие. Как потерявшиеся дети. Ты и я. Правда? И мне хочется думать, что у нас, кроме друг друга, никого нет. Мне от этого становится тепло вот здесь, — она взяла его руку и приложила к своей груди.

Тимофей поцеловал ее в нос. Никогда у него еще не возникало такого острого ощущения близости, никогда ему так не желалось обнимать, прижиматься, ласкать и лелеять кого-то, целовать эти нежные, мягкие, теплые пальцы, прикасавшиеся к его лицу. Не было у него в жизни подарка более дорогого, чем ее желание. Его обволакивало какое-то нереальное безразличие ко времени, к тому, что происходило за стенами квартиры.

— Пусть все будет, как есть, — сказала она. — Может, я сейчас с тобой только потому, что мне не хотелось постоянно думать о себе хуже, чем я есть. Знаешь, как страшно чувствовать себя гадкой, мерзкой, грязной… Но чем больше грязи, тем сильнее хочется отмыться. Тем острее это желание чистоты. Может быть, я с тобой именно вопреки грязи, а не благодаря ей, — она уютно устроила щеку на его груди. — Ты не представляешь, как хорошо чувствовать себя чистой. С тобой я себя такой и чувствую. Без этого ничего бы не было.

— Чего именно?

— Моего выздоровления. Ты мое лекарство.

— Надеюсь, не горькое лекарство?

— Нет. Сладкое, сладкое, — лукаво поморщилась она. — Слаще, наверное, не бывает. Очень скоро я так привыкну к тебе, что уже не смогу без тебя обходиться. Как наркоманка. Меня это даже немного пугает.

— Почему?

— Я слишком долго рассчитывала только на себя и не привыкла полагаться на кого-то еще. А тут появился ты. И я, знаешь ли, пугающе быстро забыла все свои планы, все обещания самой себе относительно своих отношений с мужчинами. Уж не знаю, как так получилось. Наверное, я изменилась. Из-за тебя. Знаешь, — она снова тихо рассмеялась, уткнувшись ему в грудь, — я подумала об одном рекламном ролике. Ну, тот, что про налоги. Помнишь? Князь Игорь снова пошел за данью, а древляне его побили. Тогда княгиня Ольга с огнем и мечом пошла на древлян, и так далее. Помнишь? Так вот я сейчас сама себе напоминаю эту княгиню.

— В каком смысле? — удивился Тимофей.

— Я тоже так могу теперь. Я вообще, оказывается, такая женщина… — она неопределенно помахала рукой в воздухе.

— Какая?

— Способная отдать все ради кого-то очень дорогого и не пожалеть об этом. Может быть, я заблуждаюсь, и ты совсем не такой, каким кажешься. Но теперь для меня это не важно. Я не хочу упускать это чувство. Оно делает меня сильнее, увереннее, живее, что ли. И впервые мне не хочется ничего взамен.

— Совсем, совсем ничего?

— Ну, может быть, немного того, немного сего! — засмеялась она, поджав ноги к груди и с обожанием глядя на него. — Я страшно, просто неразумно счастлива! Откуда, ну откуда ты такой взялся?

— Сам не знаю. Родился как-то нечаянно у мамы с папой.

— Не смейся! — толкнула Кристина его в плечо.

— Я не смеюсь.

— Ну конечно! Ты, наверное, очень гордишься тем, что я тебе наговорила?

— Горжусь? Не в гордости дело, — покачал Тимофей головой. — Ты мой Остров сокровищ. Была у меня в детстве такая книга. Ни у кого из нашего двора не было, а у меня была. В те времена книги доставали по большому блату или за макулатуру. Так вот она была для меня важнее всех мальчишеских радостей — велика, альбома с переводными машинками, карманных денег. Одним словом, всего! Мне хотелось ее читать и перечитывать, я был счастлив от одной только мысли, что она моя, что на ней нет грубого, уродливого синего библиотечного штампа, делавшего книгу заклейменной рабыней, которую лапают, жмут, листают жирные, слюнявые, потные, холодные пальцы множества людей. Она была нужна мне каждую минуту. Я перечитывал самые интересные места, и они мне никогда не надоедали. Ты мне кажешься такой же — свободной, без штампа на первой и семнадцатой страницах, умной и красивой. И ты — моя!

— Я не могу поверить, — сказала она тихо после задумчивой паузы.

— Чему?

— Тому, что ты сейчас рядом и говоришь мне то, что я давно хотела слышать. Мне становится страшно от одной мысли, что я могла тебя оттолкнуть. А ты мог бы уйти.

— Не мог. Ты недооцениваешь мою настойчивость. А я очень настойчив.

— Тогда будь со мной настойчивым, очень тебя прошу. Если я вдруг скажу, что разлюбила тебя, не верь мне. Это будет неправдой. Если я скажу, чтобы ты уходил, не верь. Это будет ложью.

— Почему ты должна говорить мне, чтобы я уходил?

— Я не знаю. Но это скажет другая Кристина, не та, которая сейчас с тобой. Поэтому не слушай ее. И найди свою Кристину. Обязательно найди.

Тимофей притянул ее к себе и обнял.

— Найду. Потому что хочу быть нужным тебе. Нужным, как одна деталь бывает нужна другой, чтобы весь механизм пришел в движение. И я хочу двигаться рядом с тобой. Это правильно. Без этого нет ничего. Все иллюзия. Иллюзия жизни, благополучия. Понимаешь? Я устал спотыкаться на каждой кочке. Я устал воровать у себя время и получать взамен пустоту. Устал никому не верить, когда хочется верить.