Что мне делать без тебя? - Ирина Лобановская

Привыкшая к его стилю и манерам, Олеся все же почувствовала себя оскорбленной. В ней заговорило чувство женской солидарности.

— Мэри будет очень трудно без тебя, папа. В конце концов, когда ты оставил маму ради Арины-старшей, и случилось то, что случилось, я смогла тебя понять. Хотя это было довольно трудно. Но сейчас, извини, не понимаю! Пусть тебе кажется, что я говорю и дико, и нелепо. Потом ты бросил двух Арин сразу, теперь вот уходишь от Мэри!.. Сколько же можно?! Не пора ли тебе остановиться? Всему есть предел, даже моему пониманию! И ты без меня прекрасно придумаешь очередное объяснение!

Глеб досадливо поморщился.

— Ну, свою потрясающую мораль ты закончила, а теперь расскажи мне о вечной любви на нашей грешной Земле. Это хорошая сказка на ночь для мартышки Полины. Всякие там русалочки твоего тихо помешанного Валерия. Можешь и Мэри потешить такими байками, она с удовольствием тебя выслушает. Какой же я дурак! Надеялся от тебя услышать что-нибудь путное! От тебя — и путное! Старый осел!

— Откровенность очень украшает тебя, папа! — тотчас выпалила не менее прямолинейная Олеся. — А мне Малахов вчера признался в любви! Вот здесь, на этом самом месте!

— Теперь ты можешь быстренько возводить здесь роскошный памятник! — парировал поэт. — Памятник его бесконечной страсти. Это совершенно необходимо. Я всегда говорил, что твой Валерий — редкий тип, каких поискать! Да ты искала как раз не его. Он сам нашелся на свою беду и на твое несчастье.

— Да, это правда, — подавленно прошептала Олеся. — Но я действительно не знаю, как объясниться с Мэри, и не представляю, что делать с тобой…

— И что ты только знаешь, моя дорогая? — с нежной укоризной спокойно пропел отец. — Ну и не представляй себе дальше! Хотя в подобных ситуациях женщины иногда проявляют неизвестно откуда взявшуюся тонкость. Это просто, как апельсин… Я рассчитывал на тебя… Но больше уже ни на кого не рассчитываю. Все будет так, как будет!

Глеб встал, собираясь уходить.

— Подожди, папа! — крикнула Олеся. — Не уезжай! Посиди со мной еще немного!

— Что с тобой, моя девочка? — удивился поэт, снова садясь и пристально, с тревогой вглядываясь в ее лицо. — Чего ты боишься?

Олеся прикусила язык. Не могла же она в самом деле сказать отцу, что боится остаться наедине с собственной дочерью! Пока она мялась, придумывая подходящее объяснение, Глеб позвал Полину.

— Эй, мартышка! Почему ты не приходишь чмокнуть своего старого деда?

Полина сразу возникла на пороге, будто давно ждала приглашения. Она подошла к Глебу, ткнулась светлой головенкой ему в плечо и затихла. Олеся больно прикусила губу. Единственная дочка готова любить всех, даже Валерия, но только не мать. Чужой родной человечек…

— А что, мартышка, может быть, ты поживешь несколько дней у нас? — спросил Глеб. — Мэри спрашивает о тебе постоянно. Ей очень нравится играть роль твоей молодой бабушки.

У Олеси вырвался вздох облегчения. Отец словно догадался о том, как проще и легче решить, хотя бы на время, проблему дочери, хотя, скорее всего, он пытался решить свою собственную. Полина могла оживить дом, где все сейчас замерло, застыло в ожидании близкой грозы. Девочка оторвалась от деда и посмотрела на него бесхитростными светлыми глазами.

— Я лучше останусь сегодня с мамой, дед. Она очень устала, редко бывает дома, а я так скучаю без нее! Потом нам иногда мешает Валерий. Я приеду к тебе через несколько дней, ладно? Ты передай от меня привет Мэри и скажи, что я пока занята, но всегда ее помню. Ты не обиделся, Глебушка?

И Полина заглянула деду в лицо. Тот довольно улыбался.

— Я рад, что вы такие дружные, мои девочки. Очень рад.

Олеся сидела онемевшая и оглушенная. Этот ребенок сведет ее когда-нибудь с ума…

После ухода отца Олеся тихо вошла в комнату Полины и остановилась, прислонившись к косяку. Склонившись над столом, девочка рисовала и пела свою неизменную песню.

— Не торопись никогда, Полька, — Олеся пыталась говорить спокойно. — Зачем тебе это? Ты все равно успеешь туда, куда тебе нужно… И как раз тогда, когда тебе предназначено.

— Ладно, — равнодушно отозвалась та, дорисовывая очередной лошадиный хвост. — Я не будут торопиться. Только это будет неправда…

И подняла на мать безмятежные светло-серые очи.