Скоро тридцать - Майк Гейл

Когда я уже стоял на крыльце и готовился нажать кнопку звонка, ко мне вдруг пришла мысль, что, наверное, стоило предварительно позвонить родителям и сообщить им о своем приезде. И не просто о приезде, а приезде на целых три месяца. Я уже думал об этом сразу, когда решил пожить эти три месяца у них, но не смог себя заставить сказать им об этом, потому что пришлось бы рассказать и про то, что мы с Элен расстались. И известие о том, что старший сын в ближайшем будущем не подарит им внуков, шокировало бы моих родителей.

Я позвонил в дверь и стал ждать. Даже сквозь ледяные узоры на стекле двери я заметил, что приближающаяся фигура — это мой отец.

— Все нормально, папа, — бодро сказал я, когда он открыл дверь. — Я вернулся.

Стоя в дверях с тяпкой в руке и в своих красных шлепанцах, папа подозрительно осматривал меня снизу доверху. По его лицу было видно, что он крайне удивлен моему появлению. «Мэтт вернулся, — говорило его лицо. — Но что все это значит?»

— Мэттью? — сказал папа в конце концов, словно для того, чтобы убедиться, что это действительно я, а не какой-нибудь самозванец.

— Папа? — сказал в ответ я, копируя его интонацию.

— Что ты здесь делаешь?

Меня не слишком смутил его недостаточно радушный прием. Мой отец был из тех, кому надо сначала во всем разобраться.

— Доставляю молоко, — ответил я и подмигнул ему. — Я узнал, что у вас кончилось молоко, и подумал, что надо специально прилететь из Америки и доставить вам пару бутылок.

Папа засмеялся и крепко пожал мою руку. Он никогда никого не обнимал, даже женщин, а вот руки жать любил. Все еще стоя в дверях, он пробормотал:

— Ты с багажом.

Я кивнул.

— Значит, ты надолго?

Я снова кивнул.

Потом последовала долгая пауза, во время которой мы рассматривали друг друга. Я не видел отца с мая, когда они с мамой прилетали к нам с Элен в Нью-Йорк. Это был очень странный визит. Мама все время старалась говорить подчеркнуто правильно, а папа спрашивал у меня разрешения всякий раз, когда хотел включить телевизор. Казалось, что они своим поведением хотят произвести впечатление не только на Элен, но и на меня.

— Ну, мне можно войти или как?

— Конечно, конечно. — Он вышел на улицу — как был, в шлепанцах, совершив тем самым смертельный грех с точки зрения моей мамы, — и поднял одну из моих сумок.

— Ты без Элен.

Он произнес эти слова не с вопросительной интонацией, потому что вряд ли мог ожидать, что Элен вдруг свалится с неба, а просто констатируя факт. Когда папе нужно было сложить два и два, он только в редких случаях делал это сразу, а обычно предпочитал сначала мысленно нарисовать одну двойку, потом вторую и подождать, пока я скажу: «Черт возьми, папа, так это же четыре», что я обычно и делал.

Но сейчас я этого не сказал. Я решил, что для нас обоих в долгосрочной перспективе будет лучше, если мы пока остановимся на этом.

— Она передает вам привет, — сказал я.

И это было правдой. Элен обожала моих родителей. «Они такие настоящие, — говорила она. — Не то что мои — таки-и-и-ие фальшивые». Отец Элен работал в строительной фирме, а мать — в банке. Жили они в Нью-Джерси, и мы их редко видели, даже на праздники. Последнее Рождество, несмотря на наше решение расстаться, мы отпраздновали вдвоем с Элен, не выходя из квартиры. Нашим рождественским ужином стали остатки заказа из китайского ресторана и шестнадцать бутылок пива будвайзер.

— Это хорошо, — сказал папа. Было видно, что он воспрянул духом. — Элен — хорошая девушка.

— Да, папа, ты прав, — сказал я, и мы обменялись улыбками. — Ну а теперь-то ты меня наконец впустишь?

Так как мамы еще не было дома, мне не пришлось объяснять ей, почему я приехал без Элен, и я отнес сумки в свою бывшую спальню, пока папа занялся чаем. За чаем с шоколадным печеньем мы свели рассказ о своих делах ровно к четырем предложениям:

1-е предложение: Как твои дела?

2-е предложение: Неплохо.

3-е предложение: А твои?

4-е предложение: Спасибо, не жалуюсь.

Покончив с формальностями, мы перешли к разговору о погоде, политике и последних футбольных новостях, а также о новостях остальных членов семейства Бэкфордов. В свои двадцать девять я был старшим ребенком. После меня шли близнецы Ивонна и Тони — им было по двадцать семь. Ивонна получала второе образование в Эдинбургском университете, решив после пяти лет на медицинском факультете, что у нее нет никакого желания становиться врачом. Тони жил в Ноттингеме, постепенно впадая в алкогольную зависимость и время от времени играя на ударных в группе под названием «Левый берег». Самому младшему, Эду, было двадцать два года. Он закончил университет и, прежде чем с головой окунуться в трудовую жизнь, отправился на год путешествовать по Тайланду. Мы никогда не были особо близки между собой — в том смысле, что как-то поддерживать контакты друг с другом всегда было для нас проблемой. Но мы всегда знали, что, если кто-то из нас попадет в беду, все остальные тут же придут на помощь.