Два плюс два или строптивая любовь майора Белова - Алекс Коваль

– Ма, ты рофлишь? – закатывает глаза Кирилл. – Там же совсем скучно!

– А что такое «лофлишь»? – спрашивает Майюшка, мельтеша вокруг стола.

– Шутишь, – поясняет ей Белов.

– Нет, я не рофлю, – говорю я. – Мы договаривались, что вы будете слушаться.

– Да блин, ну хоть ты ей скажи, Назар! – смотрит на Белова обиженно сын.

– Прости, Кирь, – пожимает он плечами, – но мама права. Завтра сходим на красную вместе, а сегодня вы держитесь на более пологих склонах. Идет? – тянет Кириллу кулак.

– Ла-а-дно, – закатывает глаза сын, отбивая Назару кулаком пять.

– Вот и порешали! Дети, что будете кушать? – спрашиваю я, открывая меню.

– Я хочу какава, – выдает Майя. – И пиложенку.

– Хорошо, но сначала макароны и курочку.

Майя квасит моську.

– Маркуш, а ты?

– Похоже, тоже макар-роны и кур-рочку, потому что я тоже хочу какава.

– Похоже, – посмеиваюсь я, ероша шевелюру сына.

Мы делаем заказ на всю свою большую семью. Пока ждем, дети заваливают нас с Назаром своими впечатлениями от выходных в горах. Старшие собрали себе целую компанию друзей, с которыми и тусуются второй день подряд. Младшенькие просто в восторге от того, что их маленькая мечта наконец-то исполнилась. Ну а мы с Беловым молча переглядываемся, говоря друг другу взглядами: если наши дети так счастливы, значит, мы все делаем правильно.

Из кафе мы выходим тоже вместе, топая в сторону нашего шале. Сегодня по плану: вкусный ужин на гриле и просмотр фильма на проекторе. Такие вечера раз в неделю для нашей семьи уже традиция. И, несмотря на наше местоположение, мы ее трепетно храним.

У дома дети неожиданно начинают перекидываться снежками. Один за другим, и завязывается настоящая снежная битва! Поделившись на команды мальчиков и девочек, мы с Беловым тоже включаемся в игру. Как малышня носимся и все вшестером громко хохочем, привлекая к себе внимание прохожих. В какой-то момент и другие дети с родителями включаются в нашу войнушку, расширяя поле битвы.

Отстреливаясь снежком от Кири с Марком, не замечаю диверсии из-за спины. Пикнуть не успеваю, как оказываюсь завалена мужем в пушистый сугроб. Тяну и его за собой. Назар наваливается, опираясь на руки, чтобы не раздавить.

Улыбаемся все мокрые и красные. Снег забивается везде: и в штаны, и в куртку. Шапка моя набекрень, его капюшон и подавно с головы падает. Сердце обоих колотится от прилива адреналина. Приятное безумие, не иначе!

– Попались, Евгения Александровна.

– Да я и не сказать, чтобы сильно пряталась, Назар Савельевич.

Смеемся. Назар подается вперед, целясь своими губами в мои губы, но… Резко охает. На него девочки наши наваливаются со своей спасательной миссией! Закидывая отца снежками и снегом, отбивают меня у него. Он нарочито ворчит, заваливая и дочурок в сугроб. Тут и Марк с Кирей подлетают, запрыгивая в нашу снежную кучу-молу. Бесимся, дурачимся, щекочем друг друга и боремся шутливо.

Умаявшись, всей семьей в обнимку разваливаемся на снегу, взгляд в закатное небо устремляя. А там все цвета от желтого до фиолетового собрались. Дух захватывает от красоты. Лежим, любуемся и молчим, синхронно выдыхая оболочки морозного пара. Пока Маюшка, лежащая у меня под боком, не выдает задумчиво:

– Мамоська, а что такое любоф?

Какой хороший философский вопрос…

– Что такое любовь? – повторяю я тихо. – Она бывает разная, малышка.

– Какая?

– Ну, например, любовь – это когда ты обижаешься на Маркушу, а он все равно с тобой конфетками делится, – вспоминаю недавний случай, улыбаясь. – Или, когда ты кушаешь ненавистные тебе макароны, чтобы мамочка была спокойна. А еще любовь – это, когда вы целуете нас с папой в щечку перед сном. И когда сладко обнимаете утром – тоже. Когда Тася и Киря помогают вам делать подделки в садик – и это любовь. У нее много проявлений, солнце. А почему ты спрашиваешь?

– А мне Костик в садике сказал, сто у нас любоф. Но он не делится со мной иглушками и не кочет есть за меня кашу. Значит я плиеду в садик и сказу ему, что у нас не любоф.

Старшие дети посмеиваются, мы с Назаром улыбаемся. Дети, и этим все сказано!

– Костик дур-рак и плакса, – хмыкает Маркуша.

– Сам ты дулак! Ма-а-ам, – тянет Майя.

– Да, доченька?

– А у вас с папой любоф?

Мы с Назаром переглядываемся. У меня к горлу подкатывает ком. Я снова, теряя голову, пропадаю в синеве его глаз и теплоте его улыбки. Уже такой близкой и родной. За пять лет совместной жизни слово «люблю» между нами было произнесено столько раз, что и не сосчитать. Но разве же это ее главное проявление?

Нет.

Важнее другое!

Важнее поступки.

Его бессонные ночи, когда мне беременной было плохо. Его уверенное «я все решу», когда меня снедали сомнения. Его «надень шапку – простынешь», «закрой окно – продует», «не пей много кофе – будет плохо», «оставайся сегодня дома – обещают плохую погоду и садиться за руль опасно» или «ты слишком напряжена – давай сделаю массаж» и еще тысячи таких маленьких «любовей»! Изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год.

Любовь – она ведь как стихийный пожар: загорается от одной случайной искры, и, если его вовремя не потушить, он будет захватывать всё больше и больше территорий, разгораясь всё ярче и ярче, пока не поглотит мир без остатка. Пять лет назад у нас с Беловым был шанс «потушить» этот пожар. Но мы оба выбрали гореть. И это было самое прекрасное, самое волшебное и правильное решение всей нашей жизни!

– Да, Маюш. У нас с папой любовь. Самая лучшая любовь из всех ее видов проявлений, – говорю я. – Любовь, от которой рожаются такие чудесные детки, как все вы.

– Хм, это сто значит, если у нас с Костиком любоф, то у нас тозе будут детки?

– Боже упаси! – шепчет Белов. – Детки бывают только у взрослой любви, – говорит уже громче, чтобы дочурка услышала. – В твоем случае, принцесса, не раньше лет тридцати!

Мы с Кирей и Тасей хохочем.

– Но я узе взлослая! – канючит Майя.

Назар остается непреклонен. Ох, чувствую, к совершеннолетию дочерей его придется основательно психологически подготавливать!

– Идем домой, семья, – поднимаюсь я на ноги, подавая руку малышке.

– Не-а!

– Можно еще поваляса?

– А давайте сделаем снеговика?

– Вы уже по уши мокрые, – встает Назар, стряхивая с моей куртки снег, шаловливо и незаметно для детей проезжая ладошкой по попе. – Давайте в дом.

Детвора в голос начинает канючить.

Я хватаю Белова за руку, объявляю:

– Чур, кто последний, тот после ужина моет посуду! – и срываюсь