Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

– Я схожу с ума! – всхлипывала я, прижимаясь к Пирто, устроившейся рядом, чтобы утешить меня. – Говорю тебе, это место сводит меня с ума! Здесь я и встречу свой конец, я знаю: здесь меня ждет верная смерть! Никто мне не верит! Все считают, что я – просто горемычная юродивая, которая только и знает, что придумывает всякие глупости! Пожалуйста, Господи, помоги мне, спаси от этой напасти! Не дай им убить меня! Молю Тебя, Господи!

Дабы сберечь остатки своего разума, мне оставалось только одно – отправиться в Лондон и пусть и прогневать Роберта, но все же встретиться с ним лицом к лицу и вымолить прощение за тот спектакль, что я устроила, надев безумное русалочье платье. Я пыталась хитростью вернуть его любовь и разбудить в нем былую страсть – но он умчался к своей королеве прежде, чем я успела произнести свою прочувствованную, искреннюю речь. Так что теперь я должна была поехать к мужу и предстать перед ним такой, какая я есть, – простой и незамысловатой. Мне оставалось лишь надеяться, что мои слова и чувства окажутся достаточно убедительными и он согласится, что в Комптон-Верни меня ждет верная смерть. Возможно, он, увидев, какой бледной и тощей я стала, увидев эти страшные мешки под глазами, появившиеся после бессонных ночей, поймет, что все эти события – не игра моего воображения. «Смилуйся надо мной, Роберт!» – мысленно молилась я, сидя в карете, мчащейся в Лондон, снова и снова взывая к мужу, как к божеству.

Вдруг нашу карету сильно тряхнуло, ее колеса перестали скрипеть, и мы с Пирто едва не свалились с сидений. Когда, пытаясь удержать равновесие, я уперлась рукой в окно, за стеклом вдруг появилось лицо, при виде которого у меня душа ушла в пятки. На меня смотрело лицо самой смерти – белоснежный череп, увенчанный яркой шляпой с алыми перьями. Мощная рука, обтянутая алой перчаткой, рывком открыла дверь и вытащила меня наружу. Я яростно сопротивлялась, сражаясь за свою жизнь, и едва не лишилась чувств от боли, когда рука этого создания сжала мою больную грудь. Когда Пирто попыталась помочь мне, дверца с ее стороны вдруг тоже распахнулась и кто-то незримый схватил и ее.

– Закрой свою пасть, или я сам тебе ее закрою! – прорычал чей-то голос, и крики нянюшки тут же поутихли, перейдя в сдавленное скуление, словно кто-то держал рядом маленького испуганного щенка.

Мучитель в маске смерти швырнул меня наземь, и я задохнулась от боли. Не в силах пошевелиться, я лежала, судорожно глотая воздух, и следила за каждым его резким движением – мой истязатель порвал на мне лиф, кинжалом разрезал корсет и рубашку, обнажил мои груди и кончиком клинка оставил на моей белой коже тончайший порез. Я совсем потеряла голову от ужаса и стыда, когда он взглянул на белую льняную перевязь на моей груди. Через тонкое полотно уже проступала зловонная кровавая жижа. Как же я ненавидела этот запах! И больше всего на свете я боялась того, что кто-нибудь увидит эту мерзость на моей коже. Я всегда гордилась тем, что содержала свое тело в чистоте, но эту вонь не могли замаскировать никакие благовония, я всегда чувствовала, как она тянется за мной отвратительным шлейфом. Мои некогда прекрасные груди, кровь с молоком, теперь стали уродливым, воспаленным и опухшим подобием женских прелестей. На моих глазах выступили слезы, и я отвела взгляд в сторону.

Но бандит не ведал пощады – он стал подминать меня под себя, прижимаясь своими крепкими бедрами к моим, и сорвал перевязь. Я съежилась от страха, отвернулась от него и зажмурилась, вжавшись подбородком в плечо. Даже если он вздумал изнасиловать или убить меня, я не хотела видеть отвращение на его лице.

– Mon Dieu!^[28] – воскликнул он, и что-то в его голосе заставило меня открыть глаза и взглянуть на него.

Маска смерти, дьявольский череп, теперь болталась на его груди. Оказалось, что под той самой широкополой красной шляпой, которая напугала меня еще в карете, скрывался красивый, темноволосый и загорелый мужчина с тоненькими, закрученными кверху усиками. К моему изумлению, его темные глаза блестели от слез, слезы струились и по его лицу. По его необычному акценту я догадалась, что он – выходец из Франции, и когда он сгреб меня в охапку и бережно прижал к своей груди, мне послышалось, будто он сказал нечто похожее на «pauvre petit»^[29]. Он гладил меня по волосам и целовал в лоб, словно родную дочь. Мне даже показалось, что он прошептал сквозь рыдания имя – Маргарита. Затем он вдруг скомандовал своим людям, чтобы те остановились и не трогали больше мою пожилую няню, вернули все, что взяли из нашей кареты, оседлали лошадей и ждали его.

– Все в порядке, не бойтесь, я не причиню вам вреда, – тихонько сказал он своим звучным, бархатистым голосом.

Мужчина развязал тесьму, стягивающую красный бархатный плащ, и набросил его на меня. Затем он взял меня на руки – осторожно, будто опасаясь, что я могу разбиться, словно драгоценный хрусталь, – и уложил на сиденье нашей кареты.

Незнакомец поправил подушки, чтобы мне было удобнее, и поплотнее укутал своим плащом так, что я стала похожа на куколку, заключенную в теплый красный бархатный кокон. Затем он сунул руку за пазуху своей рубахи и снял висевший на шее миниатюрный портрет, написанный на слоновой кости и заключенный в позолоченную филигранную оправу. Тонкая цепочка, на которой висела миниатюра, была сделана из золота и украшена жемчугом. Он прижал портрет к губам, жадно взглянул на него в последний раз и повесил украшение мне на шею, и оно коснулось моей больной груди.

– Это – Sainte Agathe, святая Агата. Этот образок принадлежал когда-то женщине, которая была мне очень, очень дорога, я любил ее всей душой… Да она и была моей душой. Но я… потерял ее. – Он на миг прервал свою пламенную речь и судорожно всхлипнул. – Женщины с недугом, как у вас, часто находят утешение в молитвах святой Агате. Помолитесь и вы. А я попрошу ее о том, чтобы она сотворила чудо для вас.

Я посмотрела на портрет – на нем была изображена миловидная девушка с золотыми кудрями, над ее головой сиял нимб, чудесная улыбка освещала безмятежное лицо. На ней были красно-белые одежды, окаймленные золотом. В руках она держала поднос, на котором, как мне сначала показалось, лежали два кремовых пирога с вишенками, но затем я поняла, что то были ее груди – их отсекли ей за то, что она не отказалась от христианской веры.

– Спасибо вам, – прошептала я дрожащим голосом, все еще не смея верить своей удаче.

Мужчина погладил меня по щеке и спросил:

– Как вас зовут?

– Эми, – ответила я.

– Ах! – Его лицо осветила радостная улыбка. – Эми́, – в моем имени он на французский манер сделал ударение на последнем слоге, – это значит «возлюбленная»! Вам очень идет это имя, его всегда дают от чистого сердца. Таким именем нарекает лишь тот, кто знает, что родившееся дитя – величайший дар их семье от Господа Бога.

Он наклонился и нежно поцеловал меня в лоб, пробормотав что-то по-французски – наверняка этот добрый человек благословил меня от всего сердца. Затем он ушел, кликнул своих людей, и я тут же услышала стук копыт нескольких лошадей.