Рыжие волосы, зеленые глаза - Звева Казати Модиньяни

Теперь онразрабатывал планы на будущее. В отличие от других прославленных пилотов,которые, оставив гонки, целиком посвящали себя заботам о своем имуществе,Мистраль решил переложить эту заботу на доверенных лиц. С того самого момента,как в прессу просочились первые сообщения о его уходе из большого спорта, егобуквально завалили приглашениями на разного рода высокие должности. Мистральотклонял их одно за другим. Он уже знал, что будет делать: вернется вмастерскую, возобновит знакомство со старыми друзьями, с Гвидо Корелли, сыномвладельца трикотажной фабрики, подарившим ему его первую «Альфа-Ромео», сМизерере и Кофеином, с которыми он когда-то вместе смотрел гонки с крышикатафалка. Теперь оба они возглавили семейные предприятия, но не утратилипрежней страсти к моторам. Он хотел вернуться ко всем, кто любил его когда-то иверил в него. Он не разочаровал своих верных друзей и поклонников. Он стал легендойи хотел, чтобы его запомнили таким: четырежды чемпионом мира в «Формуле-1«,взмывшим к небесам, не утратив своей славы.

Мария, уже напятом месяце беременности, отправилась на виллу Петера с Фьяммой, Мануэлем иРашелью. Во время путешествия Мануэль замучил ее вопросами. Он хотел знать,почему это Фьямма стала хозяйкой виллы, а он нет. Если Фьямма действительно еголюбит, могла бы и поделиться, канючил мальчик. Мария не знала, то ли ейсмеяться, то ли сердиться.

— Мнекажется, ты не мой сын, — не выдержала она наконец. — По-моему, тебяподменили в роддоме, и ты попал к нам по ошибке. Мы с твоим отцом вовсе нетакие жадные.

— Ну и что?Все равно вы теперь не можете меня прогнать, даже если я не ваш сын. Где былитвои глаза, когда ты была в роддоме? А мне с вами хорошо, и я не собираюсьменять родителей, — запротестовал Мануэль.

Фьямма всю дорогуупорно молчала, отвечая односложно на вопросы матери и няньки. Она былавзволнована и даже себе самой не могла объяснить, что с ней творится.

Когда Мариявъехала в каштановую аллею, пошел снег. Она вздрогнула, узнав место, где машинуПетера опрокинул грузовик.

У ворот не былоохраны. Она вышла из машины и позвонила. Кто-то привел в действие дистанционноеустройство, и ворота отворились. Остальные заграждения, установленные Петеромдля своей безопасности, были открыты. Когда они вышли из машины, стараяэкономка поджидала их. Было уже почти темно.

— Добропожаловать, синьора, — она приветствовала Марию сердечной улыбкой, словноони расстались всего несколько дней назад, хотя прошло двенадцать лет.

— Это моидети, — сказала Мария, указывая на них.

Старуха с особойтеплотой взглянула на Фьямму.

— СиньорШтраус меня предупредил. Я ждала вас. Приготовила вам перекусить сдороги, — объявила она, провожая их во внутренние покои.

Ничто неизменилось с тех пор, как Мария покинула виллу. Фьямма взяла ее за руку изадержала на пороге, пока другие проходили в парадные залы очарованного замка.

— Что стобой, девочка моя? — спросила Мария.

— Это ведьмой папа собрал все, что тут есть, в этих залах, правда, мама?

— Душа твоегоотца во всем, что ты видишь вокруг, — ответила ей мать.

— Я не хочуесть. Хочу посмотреть его комнату и твою, мамочка, ту, в которой ты спала,когда жила здесь.

Они поднялись попарадной лестнице на второй этаж. Вилла содержалась в образцовом порядке,казалось, что здесь живут постоянно. Великолепно ухоженные растения в кадкахвсе еще пышно разрастались у громадных окон, повсюду были расставлены букетысвежесрезанных цветов.

Фьяммаоглядывалась вокруг, проводила кончиками пальцев по бархатной обивке кресел ишелковым подушкам. На столике в гостиной все еще лежали книги, которые Мариячитала перед тем, как случилось несчастье: биография Людовика XIV, написаннаяСен-Симоном, и томик стихов Джона Донна.

Мария провела ее всвою спальню.

— Можно мнелечь на твою кровать? — попросила девочка.

— Она теперьтвоя. Можешь делать все, что захочешь, — сказала Мария.

Фьямма растянуласьна постели, широко раскинув руки, словно пытаясь обнять просторное ложе. Мария,чувствуя, как к глазам подступают слезы, торопливо отвернулась к застекленнойдо полу балконной двери, выходившей на маленькую подвесную лоджию. Онавыглянула в заснеженный сад и вспомнила ноябрьскую ночь, когда увиделаМистраля, бродившего по аллее, и, хотя любила Петера, была до глубины душивзволнована, узнав его.

— Ты большене будешь здесь жить? — спросила ее дочка.

— Думаю, нет.Здесь слишком много воспоминаний о другой жизни.

— Значит, ясмогу иногда приезжать сюда даже одна, без тебя?

— Конечно,детка.

— Мама, а можномне открыть твой шкаф?

— Не надо всевремя просить у меня разрешения. Делай все, что заблагорассудится, —ответила Мария. — Я оставлю тебя одну, если хочешь побыть здесь.Встретимся позже на первом этаже.

Она вышла изкомнаты, намереваясь сойти вниз, но ее вдруг потянуло в другой конец коридора,на половину Петера. И она направилась туда.

Прикрыв за собойдверь спальни, Мария огляделась и убедилась, что все здесь осталось безизменений. Она провела рукой по мебели, по статуэткам, по рамам картин. Потомзажгла свет и села на кровать. На этой постели она впервые познала любовь,обрела в могучих объятиях Петера блаженство покоя и умиротворения,почувствовала себя защищенной от враждебного мира. На ночном столике былирасставлены фотографии в рамках, изображавшие ее с Петером. Мысль о том, чтоможно ухватить ускользающий миг и вновь пережить далекие, давно ушедшие дни,доставила ей мимолетное радостное ощущение.

Мария поднялась ивытянула ящик большого комода. Она никогда не рылась в его вещах и не собираласьделать этого сейчас. Ей просто хотелось хоть ненадолго вернуть прошлое.

В ящике былонесколько писем, перевязанных лентой: тоненькая пачка ее писем к нему,написанных в тех редких случаях, когда он бывал в отъезде и не брал ее с собой.Он сохранил их. Здесь же были его старые записные книжки, ежедневники,заполненные пометками, которые он делал своим удивительно мелким почерком.Обнаружив в ящике старинные серебряные часы-луковицу и черепаховый гребень,Мария подумала, что эти вещи, вполне возможно, принадлежали когда-то родителямПетера. Она закрыла верхний ящик и выдвинула нижний.

Здесь оказалсяобъемистый пакет, перевязанный шпагатом. Мария взяла его в руки и поднесла ксвету лампы. Надпись «Уничтожить» была сделана рукой Петера, его почерк онаузнала сразу. Она развязала шпагат и развернула обертку. На ковер посыпалисьлистки бумаги, фотографии, магнитофонные пленки. Прежде всего ее вниманиепривлекли именно фотографии: сразу было видно, что это моментальные снимки,сделанные скрытой камерой и запечатлевшие известных политических деятелей вобществе женщин. Одной из женщин была Моретта. Мария перебрала магнитофонныепленки, прочла несколько записок и поняла, что по крайней мере часть этихдокументов была взята из дома свиданий Моретты Моранди.