В погоне за убежищем - Кэтрин Коулс

нас почти было. О тех нескольких секундах, когда она была моей. Даже если сейчас она использовала это имя только тогда, когда я нарывался. Иногда я сам себя ловил на мысли, что злю ее нарочно, лишь бы услышать это «Кайлер».

Я поднял пакет с бирюзовой надписью The Mix Up.

— Подумал, тебе нужно что-то посерьезнее сахара, чтобы дожить до вечера.

Ее лицо смягчилось. Она встала с кресла, и на губах появилась улыбка.

— Скажи, что это сэндвич с шпинатом и артишоками.

— Я ж не такой, чтобы, принеся тебе обед, еще и подставить.

Уголки ее губ дрогнули.

— На тебя всегда можно положиться.

Всегда. В любое время суток, на любом конце света, если она позовет, я приду.

— К столикам на улице? — уточнил я, зная, что это ее любимое место для обеда, даже в мороз.

— Ага, — она накинула куртку, высвобождая из-под воротника копну своих светлых волос.

Пальцы зачесались, так хотелось зарыться в эти пряди, намотать их на руку. Все во мне было настроено на Фэллон — красота, которая только расцветала, чем дольше на нее смотришь. Изгиб ее улыбки, который хотелось потянуть зубами. Синий цвет глаз, что темнел до грозовой синевы при любом сильном чувстве. И ее фигура — как она идеально ложилась в мои объятия, когда я все-таки осмеливался их на нее замкнуть.

Блядь.

Я, как всегда, запихнул все это глубоко внутрь и пошел к выходу.

На улице температура держалась около восьми градусов, и сегодня я выбрал грузовик вместо байка. Хорошо хоть, что в Центральном Орегоне солнце хоть чуть, да смягчало холод.

Фэллон глубоко вдохнула, пока мы шли к одному из столов.

— Пахнет снегом.

— Даже не говори.

Она рассмеялась, усаживаясь на скамью, и этот смех отозвался в моей пустой груди, устраиваясь там как дома.

— Ты ведь никогда не любил белое безобразие, — сказала она, запахиваясь потуже.

— Все думают, что это волшебно, а на деле — холод, сырость и переломы на ровном месте.

Ее губы дернулись в сторону улыбки.

— Ладно, Гринч.

Я достал из пакета ее сэндвич, напиток и пару печенек.

— Я не Гринч. Новогодние фильмы? Конечно да. Особенно Крепкий орешек.

Фэллон закатила глаза.

— Крепкий орешек — не новогодний фильм.

— Тогда и Маленькие женщины — не новогодний, — парировал я.

Она развернула сэндвич.

— Ты играешь нечестно.

— А еще я люблю рождественское печенье, подарки и обязательный отпуск, — продолжил я.

— Ладно-ладно. Ты тайный эльф Санты. Доволен?

— Много кем меня называли, но тайным эльфом Санты — еще никогда.

Она ухмыльнулась.

— Огромный эльф?

Я хмыкнул и достал свой сэндвич с индейкой.

— Как у тебя дела?

Фэллон прищурилась.

— Это что, проверка?

Я пожал плечами. Правда в том, что я всегда буду ее проверять. Хоть до самой старости, когда будем орать на детей, чтоб не топтались по газону.

— Ты в последнее время сильно себя загоняешь.

— Нашел, кто бы говорил, — буркнула она.

Я ухмыльнулся.

— Работаем много — отдыхаем на полную.

Она скривилась.

— Мне не нужно знать о твоих… внекарьерных развлечениях.

В желудке неприятно заныло. Но так даже лучше — пусть думает, что мою постель греют десятки женщин. Правда же в том, что она пустая, как арктическая тундра.

— Ты не ответила на вопрос, — напомнил я.

Фэллон откусила сэндвич, тянула время.

— Просто дел побольше, чем обычно.

— Сколько?

Она потянулась за новым кусочком, но я перехватил ее запястье. Ее кожа всегда обжигала меня, оставляя после себя красивые ожоги.

— Сколько, Фэл?

— Тридцать два, — прошептала она.

Я выругался.

— Ты же загоняешь себя в могилу.

В ее глазах вспыхнул огонек, превратив синий в яркий сапфир.

— Я знаю, что могу выдержать.

— Правда? Или ты просто готова угробить себя ради других?

Огонек разгорелся сильнее.

— Они того стоят. И ты это прекрасно знаешь. Нет ничего важнее, чем убедиться, что у них есть безопасное место, пока их жизнь рушится.

— Ты важнее. Сколько детей ты спасешь, если попадешь в больницу от переутомления?

В глазах Фэллон мелькнула боль.

— Я не слабая.

Блядь.

Я отложил сэндвич и сделал то, что давно себе запретил. Зацепил ее мизинец своим и сжал.

— Последнее, что я о тебе думаю, Воробушек, — это что ты слабая. Но мы по тебе скучаем. Твоя семья скучает.

Если с ней что-то случится… я этого не переживу. Я слишком хорошо знаю, сколько грязи и жестокости в мире. И знаю, что Фэллон снова и снова лезет прямо в самое ее сердце.

Мой пикап зарычал, останавливаясь на моем месте перед Blackheart Ink. Все в нем было черным — от колес до салона. Фасад здания на окраине Спэрроу-Фоллс мы с Шепом покрыли темным мореным деревом, и он тогда сомневался, стоит ли так делать. Но потом мой брат-подрядчик использовал этот цвет и на других стройках и ремонтах, и он прижился. Вывеска магазина была матово-черной, ее можно было разглядеть только при определенном свете.

Джерико называл это глупостью — мол, что за смысл в вывеске, которую не видно. А я считал, что это добавляет месту таинственности. И оказался прав. После статьи в The New York Times под заголовком «Новое лицо татуировки» дела у меня пошли в гору. Чувство, что это почти подпольный клуб с секретным названием, только подогревало интерес.

Внимание, которое принесли эта статья и последующие, мне не нравилось. Но деньги, которые пришли вместе с ними, я не ненавидел. Продажа тату-расходников, оборудования и даже одежды обеспечивала мне больше, чем достойный доход. А когда я понял, что у меня есть талант к биржевой игре, этот доход вырос до суммы, которую я не смогу потратить за всю жизнь. Все это было настолько далеко от того, в чем я вырос, и уж точно от того, во что верил мой так называемый отец.

Вылез из пикапа, хлопнул дверью и направился к Blackheart. Пошевелил пальцами — мизинец все еще покалывал от того, что был переплетен с пальцем Фэллон. Хотелось выжечь это ощущение в коже навсегда… и одновременно забыть. Я привычно затолкал внутреннюю борьбу поглубже и сосредоточился на ближайших делах.

Прошел мимо ряда машин: ярко-розовый Cadillac Пенелопы, байки Бэра и Джерико, пара незнакомых тачек. Колокольчик звякнул, когда я толкнул дверь, и Бэр поднял на меня взгляд от стойки.

Этот медвежьего вида дед байкер оскалился:

— Опаздываешь, босс. Фэллон задержала?

Я нахмурился:

— Похоже, у тебя слишком мало работы.

Он откинулся на спинку стула и похлопал по своей ноге с протезом от колена вниз:

— Не знаю… Чую, снег пойдет. Нога у меня на снег