Марийские сказки - Владимир Браниславович Муравьев

Одни слуги побежали яму копать, другие набросились на Нончык-патыра, связали ему руки-ноги крепкими ремнями и бросили Нончык-патыра в яму.

Лежит Нончык-патыр в глубокой яме, смотрит на небо. Прилетела ворона, села на край ямы, заглянула вниз. Стал Нончык-патыр просить ворону:

– Ворона, ворона, слетай к моему отцу, к моей матери! Скажи им, что связали мне руки-ноги крепкими ремнями и бросили в глубокую яму, хотят, чтобы погиб я от голода и жажды.

Каркнула в ответ ворона и говорит:

– Не стану я звать твоего отца, не буду я звать твою мать! Умирай скорее – я тогда глаза тебе выклюю!

Улетела ворона, прилетела сорока. Стал Нончык-патыр просить сороку позвать старика со старухой.

– А мне-то какое дело! – ответила сорока. – Не полечу к старику и старухе.

Лежит Нончык-патыр в глубокой яме; от голода в ушах шумит, от жажды во рту пересохло. Летит мимо белый гусь.

– Эй, белый гусь! – крикнул Нончык-патыр. – Лети к моему отцу, к моей матери, скажи им, что связали мне руки-ноги крепкими ремнями и бросили в глубокую яму. Хотят господа, чтобы я от жажды и от голода погиб. Уже недолго жить мне осталось! Пусть идут скорее, пусть приведут сорок одного быка, пусть принесут сорок один топор!

– Я бы слетал, да не поверят мне старики, – отвечает гусь.

– Тогда спустись ко мне в яму. Я напишу письмо отцу-матери на твоих белых крыльях.

Спустился гусь в яму, написал Нончык-патыр чёрной землёй на его белых крыльях: «Жив я, приходите скорее выручать меня».

Поднялся гусь высоко в небо и полетел к старикам.

– Эй, дедушка, бабушка, вашего сына богатые господа в глубокую яму бросили! Зовёт он вас на помощь, велел привести сорок одного быка и принести сорок один топор!

Заплакали старики, отвечают ему:

– Не смейся над нами, гусь! Нет нашего сына в живых, погубили его господа. Остались от него только белые косточки.

– Жив он, жив! – говорит гусь. – Если моим словам не верите, почитайте, что написал ваш сын на моих белых крыльях.

Прочли старики, что написал Нончык-патыр на гусиных белых крыльях, и повели к глубокой яме, где лежал связанный Нончык-патыр, сорок одного быка и понесли сорок один топор.

Увидели господские слуги стариков, побежали к господам:

– Пришли к Нончык-патыру отец и мать, пригнали ему сорок одного быка, принесли сорок один топор, чтобы съел он тех быков и вернулись к нему богатырские силы, чтобы разрубил он теми топорами свои крепкие путы!

Испугались господа, приказали слугам:

– Засыпьте, завалите яму доверху песком и камнями – пусть задохнётся Нончык-патыр!

Пока слуги бегали к господам, побросали старик и старуха всех быков в яму. Съел Нончык-патыр быков – вернулись к нему его богатырские силы. А тут как раз прибежали господские слуги, стали яму песком да камнями заваливать.

Слуги в яму песок да камни бросают, а старик и старуха – топоры. Только успели сорок первый топор бросить – господские слуги всю яму доверху завалили. Заплакали старик и старуха и пошли домой. «Не увидим мы больше сына, – думают, – совсем погиб он…»

А Нончык-патыр разрубил все путы, собрался с силами, поднялся на ноги, вытолкнул песок и камни, вышел из ямы наружу и пошёл к господам.

Увидели его господа, перепугались, не знают, что делать, куда прятаться.

– Не справиться нам теперь с ним! Не будет нам от него пощады!

Побежали они куда глаза глядят. Попалось им на пути болото, и потонули они все в том болоте.

Ивук

Жили в одном селе старик и старуха, и были у них две дочери-красавицы.

Однажды приехал в село незнакомый юноша и посватался к старшей дочери. И невеста понравилась жениху, и жених – невесте, а родители не хотят отдавать дочь за незнакомого человека.

– Если понравилась тебе наша дочь, – сказал старик юноше, – то приезжай через год.

Уехал жених ни с чем.

А утром проснулись старик со старухой – нет старшей дочери! Ждали её до обеда, ждали до вечера, ждали весь следующий день – нет девушки. Прошёл год, а о старшей дочери ни слуху ни духу.

Ровно через год приехал в село другой незнакомый юноша и посватался к младшей дочери. Отказал старик и этому жениху. Уехал юноша, а ночью пропала младшая дочь, так же как и старшая.

Остались старики одни в своей избушке, живут, горюют. Прошёл год, и пять лет, и семь – о дочерях ни слуху ни духу.

Через семь лет родился у старухи сын. Обрадовались ему старики и назвали сына Ивук.

Растёт Ивук не по дням, а по часам: через неделю он уже начал бегать, а через две – передрался со всеми деревенскими мальчишками и всех поколотил.

Как-то спросил Ивук старика со старухой:

– Скажите, отец и мать, один ли я у вас сын?

– Были у тебя две сестры, – отвечает старик, – да пропали неизвестно куда.

Задумался Ивук, а потом говорит:

– Я пойду искать сестёр.

– Не уходи, сынок! Если ты уйдёшь, кто ж о нас позаботится, кто нас накормит?.. – вздохнул старик.

– Не печалься, отец! – отвечает Ивук. – Я достану вам амбар муки.

На высоком пригорке, невдалеке от села, стоял господский амбар с мукой. Подошёл Ивук к амбару, поднял его и пустил под гору, а лари с мукой перетаскал в отцовский сарай.

– Теперь хватит вам хлеба на три года, – сказал Ивук, – а я пойду сестёр разыскивать.

Ушёл Ивук из дома.

Идёт он по дороге и видит: дерутся возле дороги три чертёнка.

– Из-за чего дерётесь, чертенята? – спросил их Ивук.

– Мы нашли чулки-скороходы и шапку-невидимку, а поделить их никак не можем.

– Уж так и быть, рассужу вас.

Обрадовались чертенята, а самый маленький прыгает на одном месте и торопит Ивука:

– Дели, дели скорее!

– Вон за той горой есть лес, – говорит Ивук, – а за лесом большая липа. Кто первым добежит до липы и первым сюда вернётся, тот и получит и шапку-невидимку, и чулки-скороходы. А ну – раз, два, три!

Побежали чертенята, а Ивук сунул в котомку чулки-скороходы, шапку-невидимку и ушёл своей дорогой.

Полдня бежали чертенята до липы, полдня – назад, а когда прибежали, Ивука давно уж и след простыл.

– Обманул нас Ивук! Обманул! – наперебой закричали чертенята.

– Это ты виноват! – набросились старшие на маленького.

– Вы старшие – вы и виноваты! – кричит младший.

Раскричались, разругались чертенята и вновь затеяли драку.

А Ивук шёл-шёл и пришёл в лес. Наступила ночь. В поле темно, а в лесу