Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков - Автор Неизвестен

эпос об Илье Муромце, писал В. Ф. Миллер, указавший характерную черту истории Себежа — упорную борьбу за него Русского государства с Польшей в XVI—XVII веках, — очевидно и послужившую основанием для приурочения подвига освобождения города Ильей по пути в Киев к Себежу.[41] Это приурочение могло произойти, по мнению В. Ф. Миллера, уже в XVI веке, когда имя Ильи Муромца было широко известно белорусскому населению, о чем свидетельствует известная отписка 1574 года оршанского старосты Филона Кмиты Чернобыльского Остафию Воловичу, кастеляну Троцкому. Жалуясь на свое положение в Орше «на стороже», где он терпел голод и холод, Кмита припоминает эпические рассказы об Илье Муромце, который также стоял на стороже и испытывал пренебрежение со стороны князя.[42]

В устной традиции распространено изображение врага в суммарном образе несметного войска. Упоминание о трех «царевичах заморских» встречается всего в нескольких вариантах, причем царевичей Илья не берет в плен, а отпускает с тем, чтобы они разнесли по другим странам славу о силе Русской земли:

Под Черниговым стоит сила — сметы нет,

Под Черниговым стоят три царевича,

С кажним сила сорок тысячей.

Илья, избивая их войско, «добиваетца до трих царе́вичов» и говорит им:

«Ох вы гой естя, мое три царевича!

Во полон ли мне вас взять

Ай с вас буйны головы снять?

.............[43]

Вы поедьте по свым местам,

Вы чините везде такову славу,

Што святая Русь не пуста́ стоит,

На святой Руси есть сильны́ могу́чи богатыри!»

(Киреевский, I, стр. 35—36).

Три царевича упоминаются также в одной из былин II тома «Былин Севера» (№ 122) и в III томе Григорьева (№ 56).

В изображении встречи Ильи-победителя в освобожденном городе устные варианты несколько отходят от большинства рукописных текстов: встречают и просят остаться у них в городе «мужички черниговцы», «мужики бежеговцы», «мужики бекетовцы» и т. д. Лишь в нескольких записях появляются воевода или князь черниговские, купцы и черниговские вельможи богатые, бояре. Себежский или сибирский царь не упоминается нигде. В этом отношении наибольшее соответствие в устных записях имеет Архангельский текст (наст. изд., № 13), в котором говорится, что Илью встречает в воротах Себежа «с хлебом и солью весь народ оть мала и до велика».

С другой стороны, в описании поездки Ильи и боя под городом рукописные тексты «себежской» версии содержат ряд эпических мотивов, которые донесены до нас и устной традицией.

В тождественных текстах №№ 10—12 следующими эпическими чертами рисуется поездка богатыря: «И подымаетца ево доброи конь, аки дым столбом, и скачет через лесы дремучия, горы и долы меж ног пускает» (наст. изд., № 10). В тексте № 14 дается такой образ: «Первои скок у него был чрез городовую стену на три версты, другои скок на девять верст». В текстах №№ 6 и 13 богатырская скачка Ильи изображена на пути от подворья Соловья-разбойника в Киев: «И скачет он с горы на гору и через быстрые реки з берегу на берех, и перевозу не спрашивают» (наст. изд., № 6).

В устной традиции известны многочисленные вариации приведенных формул, например:

Пошел его добрый конь богатырскиий,

С горы на гору перескакивать,

С холмы на холму перемахивать,

Мелки реченьки, озерка межу ног спущать.

(Рыбников, I, стр. 16).

Конь-то ведь мелкии-то речки перешагивал,

Глубоки озера́ перескакивал.

(Гильфердинг, II, стр. 316).

Как стегнет он коня по тучным бедрам,

А и конь под Ильею рассержается,

Он перву скок ступил за пять верст,

А другова ускока не могли найти.

(Кирша Данилов, стр. 240).[44]

Те же образы и близкие им находим и в былинах на другие сюжеты. Так, например, в былинах о встрече с разбойниками Илья похваляется своим конем:

А высокие горушки перескакиват,

А мелкие речки промеж ног берет.

(Астахова, I, стр. 112).

Как уж езжу на кони́ ровно тридцать лет,

За рекой на коне́ не сиживал,

Перевоз на кони́ я не ва́пливал.

(Астахова, I, стр. 181—182).

Подъезжая под Себеж, Илья Муромец, как рассказывается в «себежских» текстах, «услышал крик, и стук, и конское ржание» (наст. изд., №№ 1, 6), «велики крик, и стук, и конное ржание» (наст. изд., № 7), «услышал тут стук, топот и конское ржание, крик и шум великои» (наст. изд., № 10; см. также №№ 11 и 12).

Впечатление многочисленности вражеских войск в былинах нередко создается указанием на смешение разнохарактерных резких звуков, производимых этими войсками. Чаще всего этот изобразительный прием встречаем в былинах о татарском нашествии. Например:

Нагнано-то силы много-множество,

Как от покрику от человечьяго,

Как от ржанья лошадинаго

Унывает сердце человеческо.

(Гильфердинг, II, стр. 23).

В варианте былины о Соловье-разбойнике, записанном от заонежского сказителя А. Сорокина, находим аналогичное изображение, близкое по формуле приведенным строкам рукописных текстов:

Сам услышал как в той сторонке полуденныя, —

Шум и гам идут-то великие.

И далее:

Как поехал на тот на шум и гам на великиий,

Во ту сторонку полуденную,

Приехал как под город Смо́лягин:

Как тут стоит-то силушка поганая.

(Рыбников, II, стр. 149).

То же в других пудожских вариантах — в записи Н. Шайжина в тексте, явно восходящем к Сорокинскому (Миллер, стр. 1), в одной записи советского времени (Парилова — Соймонов, стр. 407).

В следующей формуле передана в «себежских» вариантах похвальба врага. В них говорится, что неверные царевичи «хотят Себе[ж] град за щитом взять и самого царя в полон взять» (наст. изд., № 2; см. также №№ 1, 7, 8). При этом в одном из вариантов (№ 7) эта похвальба передается прямой речью: «И тако те три чаревича между собою похваляются: „Возмем мы за щитом Себеж грат, а самого царя сибирскаго в полон возмем“».

Похвальба врага обычна в былинах о татарском нашествии и встречается в близких формулах, например:

Что возьмет Калин-царь

Стольной Киев-град,

А Владимера-князя в полон полонит,

Божьи церквы на дым пустит.

(Кирша Данилов, стр. 166).

В одном из «себежских» вариантов (наст. изд., № 7) и примыкающем