Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков - Автор Неизвестен

свистит «своим разбоиническим посвистом», так что конь под Ильею спотыкается, Илья укоряет коня: «Что ты, волчья сыть, рано подо мною вподтыкнуся? Нету веть силнее меня на всеи святорускои земле!» (наст. изд., № 1). Он вынимает лук, стреляет Соловью в правый глаз. Соловей валится с дубов, «что овсяной сноп». В вариантах №№ 10—12 укор коню звучит так: «Что ты, волчья сыть, травенои мешок, спотыкаешся от такои леснои пугалицы чучелы!» (наст. изд., № 10).

Основные детали эпизода в устных вариантах те же: Соловей свистит, конь под Ильею спотыкается, падает на карачки, а богатырь укоряет коня, стреляет Соловью в правый глаз, сшибает с гнезда, привязывает к стремени или в торока. Укор коню обычно дается в форме, близкой рукописным текстам, но часто более развернутой и с усилением пренебрежения к Соловью и его свисту:

Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!

И по лесу ли ты не лесывал,

И по вою ты не во́ивал,

И не видал ты птички-синички?

Как запищала птичка-синичка в лесе,

Так же засвистал Соловей-разбойник вор Рахманович.

(Рыбников, II, стр. 584).

Ай волчья сыть да травяной мешок!

А по́ лесу ты, конь да мой, не хаживал,

Ай ворониного ты крику ты не слыхивал?

(Гильфердинг, I, стр. 519).[45]

Сравнение падающего с дубов Соловья с овсяным снопом тоже устойчиво повторяется в устных вариантах:

И сшиб его, как овсянаго снопа.

(Киреевский, I, стр. 33).

Покатился он оттуда, что овсяный сноп.

(Гильфердинг, I, стр. 519).

Уж повалился Соловей да тут разбойничок,

Уж он с трех дубов, как овсяной сноп.

(Гильфердинг, III, стр. 96).

Он слетел Соловеюшко, как овсяной сноп.

(Григорьев, III, стр. 45).

В одной былине Илья Муромец, подхватывая Соловья и привязывая его к стремени, говорит:

«Ох он легок, как овсяной сноп!».

(Астахова, II, стр. 130).

Другие сравнения, примененные к падающему Соловью, в устных записях редки, например:

Покатился Соловеюшка со гнездышком,

Будто сенная куча неподъемная.

(Рыбников, II, стр. 154).

В развязке данного эпизода, как он дан в «себежских» вариантах, имеется несколько деталей, следы которых в устных записях или совсем не обнаруживаются, или они имеются в единичных вариантах.

Когда Соловей свалился с дубов, Илья Муромец садится к нему «на белые груди» и «хочет у нево вынуть сердце». Соловей-разбойник молит Илью оставить «душу в теле хоть на покаяние». Тогда Илья Муромец спрашивает разбойника, где его «золота казна лежит». И Соловей отвечает: «Моя, государь, золота казна лежит [в] моих селах Кутузовых; а гонцу гонять ровно по два месеца, а скоро наскоро — во един месец» (наст. изд., № 1). И Илья едет в села Кутузовы.

Только в одном устном варианте (Рыбников, II, № 170) нам удалось обнаружить просьбу Соловья о помиловании. Илья подъезжает к упавшему Соловью, тот спрашивает богатыря об имени-отчестве и молит: «Ай же ты, удалый добрый молодец, Илья Муромец, сын Иванович! Не предай-ко смерти скорыя».

Ситуация — богатырь садится на груди поверженного врага, с целью заколоть его («вынуть сердце») — обычна в русском былинном эпосе, являясь общеэпическим местом. Возможно, что в указанном варианте сказителя А. Савинова — смутный след особой редакции эпизода поражения Соловья, бывшей в живой устной традиции, тем более, что в самом вопросе Соловья об имени-отчестве чувствуется припоминание аналогичных обращений, связанных с указанной ситуацией, — богатырь на груди врага.

Сел Кутузовых, где лежит «золота казна» Соловья-разбойника, устная традиция не знает, так же как и вопроса Ильи Муромца о казне. В. Я. Пропп, как мы видели,[46] совсем снимает возможность наличия этого мотива по соображениям идеологического порядка. С последним можно не согласиться. Вопрос богатыря о том, где награбленное разбойником добро, вовсе не обличает чуждую народу идеологию произведения. В списках нигде не говорится, что эту казну Илья хочет присвоить. Цель вопроса Ильи в «себежских» текстах не раскрыта, и мотив остался незавершенным. Но в двух вариантах — Калининском (наст. изд., № 14) и Забелинском 82 (наст. изд., № 26) Илья Муромец приказывает сыновьям или зятьям Соловья привезти награбленную казну в Киев для выкупа Соловья. Этот мотив известен и устной традиции, встречается в ряде записей (Рыбников, II, № 127; Тихонравов — Миллер, отд. II, № 5; Миллер, № 1; Григорьев, II, № 73; Парилова — Соймонов, № 3; Астахова, II, № 157 и некоторые другие). Казна эта — для князя Владимира, для государства, а не для Ильи лично. Такой смысл мог иметь и вопрос Ильи Муромца в «себежских» вариантах, правда не получивший дальнейшего разрешения. Образ же Ильи Муромца в этих вариантах остается незапятнанным: он отказывается от угощения в доме Соловья и продолжает неуклонно свой путь в Киев.

Мог ли автор пересказа сам выдумать и внести при записи «села Кутузовы?» Текст «себежских» списков обнаруживает такую ориентацию на точную передачу сюжета в его построении, что вряд ли можно предполагать в данном случае личное привнесение пересказчика. Возникновение же мотива «сел Кутузовых» именно в «себежской» версии, при отсутствии его в «черниговских» текстах достаточно убедительно разъяснено В. А. Кравчинской, указавшей на связь фамилии Кутузовых с Псковской областью, с которой были связаны и сами «себежские» тексты.[47]

Слова Соловья-разбойника о гонцах, скачущих в села Кутузовы в течение двух месяцев, а «скоро наскоро — во един месяц», являются эпическим мотивом, иносказательно рисующим дальность расстояния. В одном былинном фрагменте о выезде Ильи из Мурома родители, благословляющие его в дальний путь, говорят:

«Эта дороженька не малая:

Скоры гонцы гоняют через двенадцать дней,

Воловым шагом — два месяца».

(Тихонравов — Миллер, отд. II, стр. 7).

В «себежских» текстах это иносказание использовано в речи князя Владимира, не верящего Илье Муромцу, что он мог поспеть из Мурома в Киев между заутреней и обедней: «Не твои у меня гонцы, гоняют по два месяца, а скоро наскоро — во един месец» (№ 1). Здесь эти слова особенно уместны как выражение недоверия к сообщению Ильи.

Повторение одной и той же формулы в разном применении в одной и той же былине — нередкое явление. Пересказчик мог уловить это в устной традиции, мог, конечно, и от себя включить данные