Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт

Ознакомительный фрагментстучит в окна, словно хочет ворваться в комнаты. Конечно, в дом ему не проникнуть; и оттого сидеть в комнате перед камином и смотреть на тлеющие угольки было так хорошо и уютно.

– Нет, правда, почему он его так возненавидел? – настаивала Мэри. Она послушала, как воет ветер, а теперь намеревалась получить от Марты ответ на свой вопрос. Конечно, если Марта могла на него ответить.

И Марта рассказала, что знала.

– Только имей в виду, – предупредила она, – миссис Медлок велела держать язык за зубами. В этом доме много о чём нельзя говорить! Мистер Крейвен так распорядился. Говорит, моё горе слуг не касается. Если бы не сад, он бы таким не был. Это был сад миссис Крейвен; она его сразу после свадьбы разбила и очень его любила, и они там вдвоём за цветами ухаживали. Никому из садовников даже войти туда не позволяли. Сидели там часами вдвоём. Дверку закроют, читают в саду, беседуют. Она была совсем молоденькая, тоненькая, а там в саду росло старое дерево с веткой, изогнутой наподобие сиденья. Она развела вокруг розы и часто на ней сидела. Но однажды она сидела на ветке – и вдруг та подломилась; она упала на землю и так сильно расшиблась, что на следующий день умерла. Врачи думали, что он помешается и тоже умрёт. Вот почему он этот сад возненавидел. С тех пор никто туда не заходит, и он не разрешает никому о нём говорить.

Больше Мэри Марту ни о чём не расспрашивала. Она смотрела на огонь и вслушивалась в вой ветра. Ей казалось, что он заревел ещё громче.

В это время с Мэри произошла одна очень хорошая вещь. Вообще-то, с тех пор, как она приехала в усадьбу Мисселтвейт, с ней произошли четыре хорошие вещи. Она поняла – так ей казалось – малиновку, а малиновка поняла её; она набегалась по дорожкам, и ветер разогрел ей кровь; впервые в жизни она ощутила здоровый голод; и, наконец, она узнала, что значит пожалеть кого-то. Теперь Мэри была совсем уже не та девочка, что приехала в Йоркшир.

Вслушиваясь в завывания ветра, она вдруг услышала и что-то ещё. Что это был за звук, она не знала: поначалу она не могла отличить его от воя ветра. Странный это был звук – казалось, будто где-то плачет ребёнок. Вой ветра порой походил на детский плач, и вскоре Мэри уже ясно слышала, что плачут в доме, а не снаружи. Где-то далеко от её комнаты, но в доме. Она обернулась и посмотрела на Марту.

– Слышишь, кто-то плачет? – спросила Мэри.

Марта смутилась.

– Да нет, – отвечала она, – это ветер. Он иной раз так развоется, будто кто-то на пустоши потерялся и плачет. Он по-всякому выть может.

– Прислушайся, – сказала Мэри. – Это в доме, в конце одного из этих длинных коридоров.

В эту минуту где-то внизу, видно, открыли дверь – сильный сквозняк дунул в коридор и с шумом распахнул дверь комнаты, в которой они сидели. Они вскочили на ноги – лампа погасла, и до них явственно донёсся плач.

– Вот! – воскликнула Мэри. – Я же тебе говорила! Кто-то плачет – и это не взрослый!

Марта подбежала к двери, быстро закрыла её и повернула ключ. Всё же они успели услышать, как где-то с грохотом закрыли дверь, – и тут же всё смолкло, даже ветер внезапно затих.

– Это ветер, – упрямо повторила Марта. – Или Бетти Баттерворт – наша маленькая судомойка. У неё весь день зубы болели.

Но она так смутилась при этом, что Мэри в упор посмотрела на неё. Она была уверена, что Марта что-то от неё скрывает.

Глава 6

«Там кто-то плакал… плакал!»

Назавтра дождь снова лил как из ведра, и, когда Мэри выглянула в окно, вересковой пустоши и вовсе не было видно за серым туманом. В такой день нечего было и думать о прогулке.

– А что вы дома делаете, когда дождь вот так льёт? – спросила она у Марты.

– Да как тебе сказать? Стараемся не попадаться друг другу под ноги, – отвечала та. – Вот когда понимаешь, до чего нас много! Матушка – женщина добрая, но и она, бывает, теряет терпение… Старшие играют в хлеву. А Дикону никакой дождь не страшен. Он всё равно на пустошь уходит, будто в небе солнце сияет. В дождь, говорит, можно многое увидеть, что в вёдро скрыто. Однажды он нашёл лисёнка – чуть не утонул, бедный, в своей норе. Дикон нёс его домой за пазухой, чтобы тот не замёрз. Лису охотники убили, а нору залило дождём, и остальные лисята погибли. Этот лисёнок и сейчас у нас. А в другой раз Дикон подобрал промокшего воронёнка и тоже принёс домой и приручил. Назвал его Уголёк за черноту; так он теперь всюду за Диконом летает и скачет, ни на шаг от себя не отпускает.

Мэри теперь не сердилась на Марту, что та так запросто с нею болтает. Она уже слушала её с интересом и огорчалась, когда Марта уходила или умолкала. Рассказы её индийской няньки не шли ни в какое сравнение с тем, что рассказывала Марта о своём домике, где в четырёх комнатушках жили впроголодь четырнадцать человек. Выходило, что дети там играли и валялись по полу, словно весёлые и добрые щенята. Мэри особенно занимали «матушка» и Дикон. Ей всегда было приятно слушать, что сделала или сказала «матушка».

– Будь у меня ворон или лисёнок, я бы с ними играла, – сказала Мэри. – Но у меня никого нет.

Марта задумалась.

– А вязать ты умеешь? – спросила она.

– Нет, – отвечала Мэри.

– А шить?

– Тоже нет.

– А читать?

– Умею.

– Ну, тогда почитай что-нибудь и писать поучись. Ты уже большая, берись-ка за книжки.

– У меня книжек нет, – возразила Мэри. – Те, что были, остались в Индии.

– Жаль. Знаешь, вот бы миссис Медлок пустила тебя в библиотеку, там книг многие тыщи!

Мэри не стала спрашивать, где расположена библиотека, – в голову ей вдруг пришла одна мысль. Она решила сама отыскать библиотеку. Миссис Медлок она не боялась. Та вечно сидела в своей уютной комнате внизу. В этом странном доме редко кого можно было встретить в коридорах. Разве что слуг, но, когда хозяин дома уезжал, они проводили время в своё удовольствие в людской внизу. Там была просторная кухня, где по стенам висели начищенные до блеска медные кастрюли, и большая комната, где по четыре-пять раз на дню слуги усаживались за обильные трапезы и, если не было миссис Медлок,