Отель «Большая Л» - Шурд Кёйпер

– Посмотрим, – ответил я.

Еще заданий мне не хватало!

– А там и майские каникулы не за горами, – сказала Либби. – Будем надеяться, папу скоро выпишут. Пойдешь к нему днем – повесели его.

От этого я разозлился еще больше. Серьезно. Почти все, что я пытался сделать, вышло боком, это правда, но ведь и все, что предприняли сестры, тоже провалилось. Мы квиты. Но при этом они решили, что мне единственному нельзя ни к чему прикасаться. Они, видите ли, не понимают, почему мальчишки такие придурки.

Вот что я на это скажу: мальчишки не все могут сами. Нам нужно помогать друг другу. Я способен учиться. В моем возрасте папа тоже не все умел. Но нет – мне дозволяется быть только директором по внешним связям. Ха-ха!

– То есть я должен папе наврать? – спросил я.

– Просто немного приукрасить действительность.

– Пока мой язык не почернеет и не вывалится изо рта?

– Красиво! – похвалила Либби. – Ты прямо как Феликс.

От этого я разозлился еще больше, потому что эту фразу действительно позаимствовал у Феликса.

– Собственному отцу я врать не собираюсь, – ответил я. – Расскажу всю правду: временного управляющего не прислали, вы командуете направо и налево и не даете мне ничего делать.

– Да ради бога! – ответила Либби.

На верхней ступеньке лестницы появилась Пел. В руках она держала две банки от варенья, наполненные зелеными листьями. Пел сказала, что собирается навести красоту в номерах. Порадовать постояльцев. Мама тоже вечно хотела всюду навести красоту. Она бы и на стручок гороха красоту навела. Во всяком случае, могла бы. Пел сказала, что сама приготовила завтрак. Чтобы порадовать постояльцев. И тут она заметила розовые скатерти.

– Какие хорошенькие! – показала она пальцем и выронила банку.

Банка запрыгала по ступенькам, и через мгновение лестница уже кишела гусеницами.

– Фу, гадость! – завопила Либби. – Кос, хватай их!

Это была последняя капля. Я вышел на улицу. Либби орала, что Пел пора в школу, а Пел орала, что в школу не собирается. Я вывел из гаража велосипед и решил подождать Пел.

Из отеля вышла престарелая пара. С чемоданами. Женщина сказала:

– Со времен войны не ела такого омерзительного завтрака.

Ее муж ответил:

– Да, дома и то лучше.

Это он сглупил. Жена метнула на него яростный взгляд. Мне вспомнился анекдот, который рассказал Феликс. Муж с женой – обоим по сто – приходят к адвокату и заявляют, что хотят развестись. «Почему вдруг, после стольких лет?» – удивляется адвокат. «И вовсе не вдруг, – отвечает старик, – мы уже лет семьдесят друг друга на дух не переносим». «Просто мы хотели подождать, пока дети умрут», – поясняет старуха.

Когда Феликс мне этот анекдот рассказал, я не понял, что тут смешного. Дошло до меня только сейчас, когда я увидел, как эти двое идут к машине. И еще я вспомнил о Валпюте.

Из отеля выбежала Либби и крикнула паре вдогонку, что они забыли заплатить.

– За эту блевотину из собачьего корма? – огрызнулся мужчина, и взгляд женщины снова потеплел. Брак спасен!

– Хватай их, Либби! Хватай! – крикнул я.

Либби хотела было мне двинуть, но сдержалась, потому что на вершине дюны появился Феликс. Он взглянул на постояльцев, укладывающих чемоданы в багажник, и изрек:

– Сто лет – любви расцвет.

Мы стукнулись кулаками. Я сказал:

– Если ты уйдешь в море, я уйду с тобой.

– Буду рад, – ответил Феликс.

Из отеля вышла Пел, помахала пластиковым пакетом и сказала, что хочет передать что-то папе.

– Я и обед для тебя положила. От завтрака осталось.

Она засунула пакет мне в рюкзак. Из гаража вышла Либби с велосипедом Пел. Та начала вопить, что в школу не пойдет. Либби обхватила ее за пояс и взгромоздила на сиденье.

– Вперед! – приказала она.

– Но я нужна в отеле! – кричала Пел. – Кроме меня, тут никто ничего не делает! Что за дурость!

Либби сказала, что сама займется рестораном и баром, и плевать на экзамены, а Брик будет…

– Но я могу заниматься баром! – не унималась Пел. – И рестораном! Я все могу. Я ведь никогда не устаю. Я буду временным управляющим!

Либби подтолкнула ее в сторону цивилизованного мира, но Пел развернулась на парковке и, подпрыгивая на деревянных ступеньках, съехала на пляж. Она обернулась и прокричала Либби:

– Все маме расскажу!

– Удачи вашему отелю! – бросил я и со свистом скатился с дюны.

Это было не очень-то вежливо, но причин быть вежливым я не видел. Не вижу. Я обернулся посмотреть на реакцию Либби, но реакции не последовало. Либби задрала голову к окну Брик и прокричала:

– Брик, выбирайся уже из своего логова!

И тут я снова вспомнил о Брик и о том, что она сказала. Что мама хотела только дочерей.

Она врет, знаю, я ведь помню, как мама меня обожала, но эти слова не выходят у меня из головы. А что если это все-таки правда, и мама действительно хотела трех девочек и жалела о том, что я получился мальчиком? В этом ведь не признаешься! О таком молчат до конца жизни, потому что понимают, как ужасно это услышать. Такое уносят с собой в могилу. Может, папа хотел четырех мальчиков? А может, даже одиннадцать. Или тринадцать – двое для скамейки запасных. Но этого он никогда не говорил и никогда не скажет, сколько бы ни прожил.

Вот Брик могла бы признаться: ей жаль, что я получился мальчиком. Это ничего. Она считает, что жизнь – отстой и что ее сиськи – отстой, потому что их у нее нет, вот ей и хочется, чтобы остальные тоже так считали. Ей бы к психиатру. Но психи к психиатру не ходят, они, свихнувшись, считают себя единственными нормальными людьми в мире – как те, кто едет по встречной, считают, что они одни движутся в правильную сторону.

По пути в школу я еще не знал, какое потрясающее утро ждет меня с Изабель, и думал: не было бы на свете девчонок – и не было бы никаких проблем. И детей не было бы. То есть и тебя самого тоже. Интересно, а слонам такие мысли в голову приходят?

На перемене я болтался один на велосипедной стоянке – неохота было ни с кем разговаривать. Остальные кучковались тут и там во дворе, а пара девчонок устроили что-то вроде показа мод. Они ходили туда-сюда, покачивая бедрами, и ужасно веселились. Изабель тоже в этом участвовала. Я заметил,