Отель «Большая Л» - Шурд Кёйпер

Феликс водрузил один дорогой ботинок на стойку.

– И вот Феликс утонет и начнет гнить. А мне он разрешил его найти, когда его вынесет на берег. Какого цвета ты тогда будешь?

– Синего, – ответил Феликс.

– А что вылезет из твоего глаза?

– Угорь.

Пел сложила руки на груди и посмотрела вверх. Ее глаза лучились.

Двое постояльцев со стуком поставили свои бокалы на стойку и поднялись.

– Пел, – сказал я, – давай не будем о мрачном.

Но ее уже было не остановить. Ее несло, как поезд, срывающийся с обрыва.

– А как ты думаешь, пиписка у него еще будет на месте? – Она заглянула прямо в глаза жене любителя рома. – А?

Женщина отвела взгляд.

– Нет, конечно! – воскликнула Пел. – Ее обглодают креветки с крабами.

Феликс поднял средний палец и другой рукой показал, как креветка его грызет. Он всегда ласков с Пел. После папы он самый добрый мужчина, которого я знаю. На третьем месте – Валпют. Среди моих знакомых не так уж много взрослых мужчин.

– А Феликс и не против, – заявила Пел, – потому что он поэт. Сейчас он прочтет стихотворение.

Феликс полез было в карман за подставкой для пива, но все уже разбежались. На стойке осталось десять недопитых бокалов. И пивная кружка, в которой было еще полно рома. Феликс метнул подставку в поэтическую корзину, а Пел положила кролика обратно на стойку. Она обмакнула пальцы в ром, окропила кроличью голову и забормотала:

Абракадабра, мертвый зверек.

Абракадабра, рому чуток.

Сим-салабим, стент тебе в лапу —

И ты сможешь бегать. Точно как папа.

– Красиво, – похвалил Феликс.

– Как думаешь, оживет? – спросила Пел.

– Конечно! – ответил Феликс. – Я это на своем отце попробую.

Барные стулья опустели, но многие столики еще были заняты. Из кухни донесся звонок. Я забрал блюда из лифта и потащил тяжелый поднос в зал. Пел дала мне пару бокалов вина, и вот тут-то и начался кошмар.

Дело было примерно так. Я не преувеличиваю. Ну, может, самую капельку. Неважно. Все равно никто никогда не услышит, что я тут рассказываю. [Хи-хи-хи. Здоровенный смайлик.] По пути к первому столику я споткнулся, но чудом подхватил падающий бокал, из-за чего с подноса соскользнул пышущий жаром палтус и приземлился на колени даме с бокалом вина в руке, та в панике всплеснула руками, из-за чего вино выплеснулось на голову сидевшему позади мужчине, из-за чего ему на глаза съехала накладка для волос, из-за чего он с воплем «Я ослеп!» ткнул свою соседку в глаз, из-за чего та повалилась на стол и ударилась лбом о край тарелки, из-за чего с тарелки соскочила цесарка и наполовину воткнулась в бокал у меня на подносе, из-за чего бокал опрокинулся и вино пролилось за воротник человеку за первым столиком, из-за чего он вскочил и отодвинул свой стул назад, из-за чего сидевший там мужчина повалился на стол и ударился лбом о край тарелки, из-за чего лежавший на ней палтус взмыл в воздух и на время завис там, страшно довольный. Наверное, потому, что на пороге появилась Либби.

Я стоял посреди зала в полном ступоре, держа на ладони поднос, с которого капало вино. В ушах звенело, другие звуки до меня не доносились. Либби поманила меня.

Тут пышущий жаром палтус плюхнулся мне на голову. Звуки снова включились. Пошатываясь, я подошел к Либби.

– Кос, что ты творишь? – спросила она.

– Ты о чем?

– Где Брик?

Я показал наверх.

– Скажи ей, чтоб спустилась.

– Но они же расходятся! – Я показал на стройную колонну постояльцев, решительно топающих по лестнице наверх.

– Пожалуйста, только ничего не трогай! – сказала Либби. – Позови Брик и иди в душ. Если ты хотя бы это способен сделать самостоятельно.

Она вошла в ресторан, Пел последовала за ней. С кроликом под мышкой.

И я почувствовал себя Золушкой. Я теперь в нашей семье Золушка наоборот. Меня считают таким никчемным, что ничего не доверяют. Даже пепел из очага вымести. Точнее, золу.

Теперь я понимаю, почему мама хотела только девочек

Я забарабанил в дверь Брик.

– Меня нет! – крикнула она.

С Брик со смеху можно помереть. Я добавил, что ее зовет Либби, но ответа не получил. Вместо этого она запела. Блюз, без гитары.[Кос опять поет. Это я люблю!]

Смысла в жизни этой нет,

Смысла в жизни этой нет.

Но куда же нам деваться?

Будем здесь уж тусоваться.

Эту песню я слышал впервые.

Сестра продолжала петь. Я нагнулся и заглянул в замочную скважину. Мне нужно было выманить Брик к Либби, а для этого хорошо бы знать, в каком она настроении. По ней всегда видно, грустная она, или раздраженная, или сердитая, или злющая-презлющая. Мне запрещено входить к ней в комнату, так что иногда приходится подглядывать. Комната у нее дурацкая. Среди постеров с певцами, которые будто бы только что восстали из гроба (серьезно, полутрупы какие-то), висят диснеевские Белоснежка, Бэмби и Русалочка. А гитара, на которой Брик наяривает свои свирепые песни, раньше принадлежала маме. Она украшена розовой ленточкой.

Брик сидела перед настольным зеркалом и пыталась наглухо замазать макияжем все поры у себя на лице. На ней были только короткая юбка и лифчик. Вот это да! Она, конечно, моя сестра, но где ж еще такое увидишь? Брик пела:

Если вы не родились, то и не умрете.

Если вы не родились, то и не умрете.

Как же я хочу, как же я хочу,

Как же я хочу назад, в мамин животик!

Брик понюхала подмышки красного свитера, сморщила нос и положила свитер на стол. А потом… взяла две рукавички для мытья и засунула их в лифчик. У Брик нету сисек! Или есть, но невидимые. Запомним на будущее. Внезапно ей в голову пришла еще одна строчка: «Или в папин мешочек». Хорошая песня. Брик тоже так показалось: она довольно кивнула. Встала, взяла свитер и перешла в другую часть комнаты. Я едва не втиснул глаз в замочную скважину, но все равно потерял сестру из виду. Тогда я стал ждать, пока она вернется в зону видимости, и думал о всяких глупостях. Чтобы убить время. Я думал о реинкарнации. Что толку от нее никакого. По крайней мере, если после смерти забываешь, как думал до смерти.