Золотое сердце - Елена Леонидовна Мусатова

– Врешь, вражья сила, не возьмешь! Подходи, морда свиная, сейчас рыло твое на пятачки порублю.

– Свят, свят, свят, спаси и сохрани. – Андреевна упала на колени и, мелко крестясь, бухалась лбом в земляной пол.

От старухи помощи ждать не приходилось. Малаша стояла посреди избы с ухватом в руках.

Из колыбельки послышался плач.

– Так у тебя же ребятенок есть! – оживился разбойник. – Люблю деточек. Бывало, возьмешь такого мальца на руки, мать сразу на все готова, лишь бы он жив остался, все кольца, серьги сама снимет, из потайного уголка золотишко достанет. Сейчас посмотрю на твое отродье, – сказал он, с ухмылкой поигрывая острым ножом. – Давно я с младенцами не играл.

От страха за сына Малаша обезумела, с ухватом наперевес она бросилась на дюжего мужика и пригвоздила его шею к стене. Рожки ухвата плотно вошли в шов между бревнами. Разбойник вцепился в них, стараясь освободиться. Малаша чувствовала, что слабеет, из последних сил она удерживала ручку ухвата, но тут Андреевна перестала молиться, шустро вскочила на ноги и здоровенным рубелём, которым раскатывала белье, несколько раз огрела разбойника по голове. Тот охнул, обмяк, повиснув на стене, как пришпиленная бабочка.

– Ну, племянница, ну ты сильна, – сказала Андреевна, обводя глазами избушку. – С тремя мужиками справилась. Слыхала я, что есть бой-бабы, но до сих пор таких не видала. Держи рубель, карауль их. В случае чего колоти – не жалей, а я за помощью побегу.

– Спасите, люди добрые! – завопила Андреевна, выскакивая во двор. – Убивают, режут! – И, подумав, добавила: – Горим!

Скоро со всей деревни к ее дому стали сбегаться мужики с вилами и топорами. Они быстро скрутили разбойников.

– Андреевна, благодарить тебя завтра будем, – молвил староста Никита Ефремович, – а сегодня эту нечисть своему суду предадим.

Разбойников увели, избушка опустела. Малаша подняла чугун, положила на место рубель, вытерла стол и лавку, села у люльки и начала тихонько ее качать, напевая колыбельную. Голос ее дрожал.

– Малашк, чегой-то наши незваные гости испугались? – спросила Андреевна. – Аж до крика, всё про свиное рыло болтали.

– Эх, бабушка, не разглядели твои больные глазки, что у меня вместо носа свиной пятак.

– Да как же это?! – ахнула Андреевна. – Она взяла лучину, поднесла к лицу Малаши, сощурилась: – Плохо вижу. Вроде обычный нос, правда, великоват немного и ноздри вывернуты. Но ты меня прости, Малашенька, для тебя это беда, а для всех нас – благо. Если б не твой нос, мы бы с этими нелюдями не справились. Я вот еще что тебе скажу: нельзя в пост скоромное есть. Попросили бы картошек, небось так не ошпарились бы. А то щей захотели, пожирней.

И старуха захихикала.

– Ой, Малашк, – зевнула она во весь беззубый рот, – наволновалась я сегодня, пора на боковую.

Старуха полезла на печку, Малаша, прикрывшись овчиной, легла на коник. Но заснуть не могла. Сынок мирно посапывал в люльке, сверчок стрекотал за печкой, мыши шуршали в подполе, сладко мурлыкала, свернувшись клубочком, облезлая кошка. Овчина под Малашиной щекой намокла от слез. «Даже разбойники, на что лихие люди, и то меня испугались, – говорила себе Малаша. – Уродина я, как есть уродина. Не зря Николаша от меня сбежал, гадко ему было рыло мое свиное каждый день перед собой видеть. Придут завтра мужики старуху благодарить да и утопят меня в полынье».

Малаша поднялась с коника, пригнулась к окошку. Вгляделась в ночное небо, усеянное звездами, там в золотой колыбельке плыл тонкий новорожденный месяц.

«Хорош белый свет, – вздохнула Малаша, – сколько ни смотри на него, не налюбуешься. Всем на нем места хватает: и пташке, и букашке, – только не мне. Таких, как я, по ярмаркам возить надо, народу на потеху выставлять. Ох горько, ох тяжко на сердце».

* * *

– Чего ни свет ни заря пришли, еще и не рассвело толком, пускай поспит. Намаялась она вчера, – разбудил Малашу громкий шепот Андреевны.

– Дак мы с благодарностью, – тоже шепотом отвечал кто-то.

Малаша испуганно встала. У двери, сняв шапки, толклись два мужика – один постарше, другой помоложе.

– Будьте здоровы, Маланья…

– Мартыновна, – машинально подсказала она.

Мужики низко поклонились.

– Примите нашу благодарность, – начал мужик постарше, но вдруг запнулся и уставился на Малашу.

Он помотал головой, словно пытаясь стряхнуть с себя наваждение, протер кулаками глаза. Его спутник, раскрыв рот, повторял бессмысленно:

– Гы, гы.

– Садитесь, гости дорогие, в ногах правды нет. – Андреевна услужливо смахнула с лавки соринки. – Пожалуйста, Никита Ефремович, Илья Никитич, уж не откажитесь чайку испить. Самоварчик быстро поспеет.

– Андреевна, – прохрипел Никита Ефремович, а сам все косится на Малашу, – у тебя не оборотень ли живет? Где это видано, чтоб у бабы свиное рыло было?

– Эх вы, – укоризненно покачала головой старуха, – она такой на свет появилась. Вот если кто без стыда и совести родится – это ничего, вы не удивляетесь, а Малаша – золотой человек, ну, имеет небольшой недостаток, что ж такого.

Видя, что ее слова не возымели действия и гости по-прежнему с опаской смотрят на молодую женщину, старуха сурово сказала:

– Малашку в обиду не дам. Мне ее сама матушка Минадора послала. Да если б не Малашка и не ее свиное рыло, думаете, испугались бы разбойники? Они ж как дети малые стали, листочки осиновые так не трясутся, как они дрожали.

Мужики осторожно присели на лавку. Малаша украдкой рассматривала их. Сразу было видно, что это отец и сын. Только у отца борода поседела, а у сына была спелого пшеничного цвета. Одеты мужики были справно, что говорило об их достатке: новые зипуны1, белые валенки.

– Мы, Фекла Андреевна, пришли постоялицу твою благодарить, – прокашлявшись, начал Никита Ефремович. – Одна с тремя басурманами управилась. Весь край в страхе держали.

– Эх, Никита Ефремович! – На глазах Андреевны показались слезы, она утирала их концами платка. – А что мне вытерпеть пришлось, вам того не ведомо.

– Вижу, что не бесовской злой волею она у тебя оказалась, а Провидением Божьим.

Никита Ефремович повернулся к молодой женщине:

– Небось несладко в жизни приходилось?

– Всякое бывало, – кротко ответила та, качая люльку.

– В нашей деревне тебя, Маланья Мартыновна, никто не обидит. Живи без боязни. Сыночек-то крещеный?

– Нет, Митяшей зову, а не крестила еще.

– Непорядок. Завтра же поедем в церковь, я крестным буду.

Отец с сыном встали, поклонились в пояс.

– Прощевайте, – сказал Никита Ефремович, – простите, если от дел оторвали.

Илья Никитич, пряча глаза, выскочил вслед за отцом из избы.

Не успела захлопнуться за ними дверь, как в дом ручейком потянулись женщины. Им хотелось из уст самой хозяйки узнать о событиях прошедшей ночи. А поскольку приходили