Одинокое дерево - Мария Папаянни

– А тебе-то что за дело до девчонок? Мы же раньше не разговаривали с ними.

– И очень зря. В конце концов, скажешь уже, зачем ты меня подкарауливал, или мне уйти?

– Так, слушай, Маркос следит за Виолетой. Он хочет найти подношения, вернуть их в деревню и стать героем. Так вот он много раз видел ее здесь ночью. Она приходит с фонариком в руках. Чтобы воровать, так считает Маркос. Идет в церковь и сидит там часами, пока не рассветет, то есть я точно не знаю сколько, потому что накануне Маркоса одолел сон и он не увидел, как она ушла. Но она ни свечку не зажигала, ни крестное знамение не совершала, только сидела перед иконой Богородицы, а не перед какой другой, и разговаривала с ней, будто знает ее с давних пор. А в другие разы Маркос видел, как она ходит меж домов, ищет что-то, но он всегда терял ее след и не знал, куда она идет. Вчера попросил нас всех выйти с ним в дозор, чтобы она не сбежала.

– И куда она пошла?

– Умотала нас ходьбой по улицам, но потом взяла и остановилась перед домом Николаса. Мы подумали, просто устала, потому что она присела на скамейку. Но она точно строила какие-то планы! Едва заплакал младенец, она забеспокоилась и начала искать открытое окно. К счастью, Николас все их запер. Тогда она пошла, села под каким-то окном и сидела там очень долго. Еще и этот южный ветер вчера дул и…

– И?

– Ну, в какой-то момент, когда он несся по деревне, сметая все на пути – горшки, стулья и все-все-все, – нам пришлось укрыться понадежнее. А когда мы вылезли из убежища, Виолета исчезла. Словно земля разверзлась у нее под ногами и поглотила ее, словно южный ветер поднял и унес ее. Мы глянули туда, посмотрели сюда, бросились вверх, бросились вниз, но нигде не было видно ни ее, ни ее фонаря.

– Может, ветер его погасил. Как бы она без него вернулась домой, когда ночью темно так, что хоть глаз выколи?

– Ну, так я ему и толкую, что тут магия замешана, а он мне говорит, может, она ушиблась по дороге домой. Не говоря уже о том, что другое куда важнее.

– Что еще за другое?

– Чего она искала в деревне в такой час? У нее соль, что ли, кончилась или мука, и она пришла занять? Нет, конечно.

– И что такого ценного есть у Николаса, дурачок, что она во тьме пришла это у него украсть?

– Ребенок. Ребенок Николаса – единственный младенец в деревне сейчас. Ей младенец нужен, так Маркос считает.

– Да ты спятил, на что ей младенец?.. Нет, правда, на что?

– Она знает, на что.

– Так, Йоргос, вы там все окончательно рехнулись. Так и передай остальным.

– Куда ты сейчас?

– По делу.

– Не расскажешь мне про оперу?

– В другой раз, и скажу, и расскажу, и даже спою.

– Да ну тебя, иди ты, ты сам спятил! Симооооос!..

Йоргос кричал вслед, что будет ждать его, но Симос бежал, едва это слыша. Он не успел даже хорошенько задуматься, куда, собственно, направляется, – а потом оказался у Одинокого Дерева. Он рыл, рыл и рыл яму; к рукам его налипала земля, а под ногти забивалась грязь. Наконец Симос заплакал – не потому, что никак не мог добраться до простыни, в которую они вместе с отцом Григорисом завернули подношения, но потому, что не знал, как поступить. Он хотел помочь Виолете, но не хотел предавать старого священника. У того должна была быть причина просить не рассказывать об этом – никому, ничего и никогда. Мысли кипели в голове Симоса – беспорядочные, горькие: то, что случилось; то, что он услышал; то, что узнал за последние дни в деревне. Он попытался выстроить их по порядку, зернышко к зернышку, найти хоть какую-то закономерность – вдруг это поможет принять решение? Как бы ему сейчас хотелось, чтобы пришел кто-то и скомандовал: «Делай так, я – с тобой». Но кто знает, как поступить правильно?

Симос вспомнил Николаса, младенца, что плакал в ночи, и Виолету, стоявшую под окном. Потом вспомнил то, что накануне вечером Николас бросил остальным мужчинам деревни, собравшимся у них дома. Как он сказал? «Может, кто-то решил, что мы недостойны такого сокровища, и, испытывая нас, сделал так, чтобы они исчезли». Отец Григорис спрятал их, но почему «мы недостойны» и почему затем исчез и он сам? До того как приехала Виолета. До того как все началось… Теперь факты вроде бы начали выстраиваться более-менее складно, вот только Симос по-прежнему не мог найти ответ на вопрос, что же делать.

Легкий ветерок качнул головку красного мака, росшего рядом. Она задела его руку, так что стало щекотно. Симос наклонился почесать это место и увидел божью коровку.

– Красная божья коровка, так тебя и маленькая бабушка называет, откуда же ты взялась?

Симос обернулся. Оказалось, всюду вокруг пестреют красные маки. Он поднялся и начал собирать букетик. Он рвал маки одной рукой, а в другой держал божью коровку. Он может отнести маки Виолете, до ее дома десять минут ходу. И он спросит ее про вчера, просто посмотрит, что она ему скажет. Но на него внезапно накатила тоска по дому, по семье. Захотелось оказаться рядом с родными: с отцом, матерью и маленькой бабушкой. Симос разжал ладонь. Божья коровка в волнении заметалась кругами. Маленький огонек напоминал свечки на праздничном торте. Их задувают на день рождения – так говорила маленькая бабушка. Делаешь «фух» и не забываешь прошептать желание. Фуууух… Божья коровка улетела. Симос не успел загадать желание.

– Ничего страшного, ты же и так его знаешь, – прошептал он.

Всегда можно что-то сделать

– Он знает. – Симос услышал, как отец говорит это матери, помогая той накрывать стол. – Мы многое объяснили ему, когда следовало. Мы в его возрасте… Помнишь, малявка?

Симос не разобрал ответа, только смех, и открыл дверь. Тут же он увидел, как отец обнимает мать за талию, и засмущался: впервые на его глазах они обнимали друг друга вот так, днем. Мать тоже вспыхнула и резко отодвинулась от отца, но Симос был только рад. Значит, они все еще любят друг друга, его родители. Это