До-ре-ми-ми-мишная история - Тасия Маслова

– Что ж, это хороший урок. Личное всегда лучше всего оставлять при себе.

– Но я думала, что она мне подруга!

– А как одно противоречит другому?

– Роб, но это же очевидно! – я начинала злиться.

Птица распушилась на солнце и перебирала влажные перья клювом. Любовно, один за другим.

Роб поставил передо мной чашку лучшего на острове кофе.

– Неочевидно, Кира. Именно поэтому лучше бы тебе держать фокус на себе и заниматься своими пёрышками, как это делает Босс.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что все мы разные. Она может считать тебя подругой и при этом делиться информацией с другими подругами.

– Но это не просто информация, это личное!

– Вот поэтому держи личное при себе, а подругам рассказывай только то, что могла бы рассказать всему миру. Это просто.

– Ты прав, наверное… Но что мне делать сейчас?

– Ничего. Чистить пёрышки, как Босс, например.

Как будто в подтверждение слов Роба, заметив, что на него смотрят, Босс бросил чистить перья и залился долгой звенящей трелью. Самозабвенно и явно любуясь собой.

Я отхлебнула кофе. Исцеляющая горячая волна разлилась по всему телу. Кофе на пару с Робом успокаивали.

– То есть ты предлагаешь простить Аурель?

– Нет. Я предлагаю простить себя, Кира.

– Простить себя?

– Точно.

– Но…

– Разве не у тебя на шее висит кулон, на котором написано «Кира + Кир»? А в классе не тебя ли дразнили кличкой «кира-кира», что по-индонезийски значит «примерно»?

– Я не ношу кулон уже неделю, – призналась я. – Я его сняла.

– Почему?

– Ну… просто жарко.

К чему клонит Роб, интересно? Он что, будет обвинять меня в неверности Киру? Это же глупо, мне всего пятнадцать!

– Обесценивать то хорошее, что у тебя есть, недальновидно. А гоняться за тем, за чем гоняются остальные, даже не зная, подходит оно тебе или нет, – вдвойне.

– Но я не гонялась. Он сам проявлял ко мне интерес.

– Такие мальчики, как Лукас, проявляют интерес только к самим себе. И любят только себя, обожая, когда ими восхищаются другие. Кстати, у них тоже есть чему поучиться.

– Но откуда ты это знаешь?

– Я и сам был когда-то таким. И причинил много боли тем, кто меня любил.

– Вот уж никогда бы не подумала.

– Люди меняются, Кира. Но только, если сами этого захотят. У тебя есть хороший и надёжный друг, который тебя любит. Не теряй его. Уверен, если бы он вёл себя как Лукас, за ним бы тоже бегали девчонки.

Я подумала о таком варианте, и мне сначала стало смешно, а потом тревожно. Роб прав, это могло произойти, если бы Кир захотел…

– Роб, спасибо тебе большое. После разговора с тобой мне всегда становится полегче на душе. Кстати, с родителями я ведь тоже поругалась. Жаль, с ними невозможно говорить так, как с тобой. Открыто.

– Может, ты сама этого не хочешь?

– Чего? Разговора? Я хочу. Но они странно себя ведут. Как будто играют каждый раз какую-то роль. То орут, то строят из себя осознанных взрослых, а от этого только хуже становится.

– Конечно, они играют роль. Самую сложную и непредсказуемую. Роль хороших родителей. Эту роль невозможно выучить заранее. Можно только научиться ей с течением жизни, действуя спонтанно, искренне. А это не у всех получается быстро и сразу.

– Что же делать? – мне даже жалко стало родителей. Они ведь у меня ни разу не актёры.

– Больше практиковать свою роль.

– Как это?

– Больше разговаривать, импровизируя.

– Но это же замкнутый круг.

– Почему? Тут как в любом деле. Как в музыке. Чем больше ты практикуешь, тем лучше у тебя получается; чем лучше у тебя получается, тем больше ты практикуешь!

– Точно! Роб, ты гений.

– Любой станет гением, когда ему стукнет восьмой десяток, – он ухмыльнулся.

– И как начать практиковать, если они боятся этого?

– Помоги родителям. Начни первая. И не тогда, когда накосячила, так, кажется, у вас сейчас говорят, а когда всё хорошо.

– Занятно. Я об этом раньше не думала. Я была уверена, что приду к тебе и буду опять рыдать как белуга, а теперь совершенно этого не хочу.

– Вот и отлично. Пойдём тогда. Как раз самое время.

Я отодвинула чашку с недопитым кофе и встала из-за стола. Мы с Робом отправились в дальнюю комнату его небольшой виллы. Там была хорошая звукоизоляция.

* * *

– Сегодня у меня вроде лучше получилось, нет?

– Молодец, но предела совершенству не бывает, – Роб усмехнулся.

Я напряглась, прислушиваясь к шуму на улице:

– Что это?

– Не знаю. Пойдём посмотрим.

Когда мы оказались во дворе, звуки стали более отчётливыми. Я услышала голоса: мужской, злой, и женский, срывающийся. Не может быть. Я побежала к воротам, попросив Роба не идти за мной.

Когда я открыла, папа оттолкнул меня с дороги и ворвался в сад. Мама, всхлипывая, семенила следом.

– Где он? – орал отец, нарезая круги по саду, не обращая никакого внимания на Роба.

– Кто? Кого ты ищешь, папа? – сердце у меня бешено колотилось.

– Некто Роб, с которым ты ходила в клуб!

– Что?

– Не отрицай! – крикнула мама. – Нам позвонили из школы и сообщили, что ты ушла с последних двух уроков. А когда мы сказали, что не имеем представления, где ты, они позвали твою подружку Аурель, и она всё рассказала. Что ты встречаешься с каким-то взрослым мужчиной! Что с ним ты ходила в клуб ночью!

– Встречаюсь? – от навалившегося на меня шока я даже спорить не могла.

Аурель в своём репертуаре.

Роб, прислонившись спиной к беседке, спокойно наблюдал за нашей перепалкой, ничего не понимая по-русски.

Слёзы, которые осушила наша доверительная беседа, потоком хлынули из глаз. Я вспомнила свой позор в школе. Но он не шёл в сравнение с тем стыдом, который я испытывала сейчас. Не за себя, а за своих родителей.

Я стояла посреди сада и рыдала в голос, а потом бросилась Робу на грудь, продолжая всхлипывать. Он обнял меня, гладя по голове, и молчал, с интересом разглядывая родителей.

– Это что, Роб? – с недоумением спросил папа, озираясь и не находя никакой другой жертвы.

Роб, услышав своё имя, перестал гладить меня по голове и подошёл к родителям.

– Yes, I am Rob, – сказал он, протягивая отцу морщинистую загорелую руку. – Kira's piano teacher. Your daughter is very talented! Nice to meet you, Mr Skachkov[26].

Эпилог

Роб как-то мне рассказывал о происхождении названий нот. Их давали по первым слогам григорианского песнопения. Ну, согласно одному из старых