Про Бабаку Косточкину - Анна Никольская

Первый признак весны — это рассада в кухне на подоконниках.

Мама выращивает её каждый год — в донышках от пластиковых бутылок и в коробочках из-под кефира. А в конце мая мы её, то есть рассаду, отвозим в Рассказиху и высаживаем на грядки. Так что помидоры, перцы и баклажаны у нас собственные. Натурпродукт, так сказать.

Но иногда мне кажется, что мама всё-таки перебарщивает. Она с этой своей рассадой возится прямо как с дитём малым. Каждое утро бежит сломя голову на кухню, чтобы, не дай бог, не пропустить время полива. Оно каждый день сдвигается чуть-чуть — мама с первым лучом солнца рассаду поливает. У неё есть специальная леечка, жёлтая. Она в эту леечку отстоянной воды нальёт, каплю чудодейственного средства из синей бутылочки капнет и орошает свои помидоры под углом в 45 градусов.

А теперь, когда мама беременная, стало совсем плохо. Она теперь все больше разговаривает не с нами, а с будущими перцами и баклажанами. Сядет на табурет у окошка и рассказывает им что-то, рассказывает. Про самочувствие, про тяжесть в ногах, про то, что просит-просит Стёпу купить кроватку, а ему все некогда!

На меня тоже жалуется помидорам, мол, от рук отбился и по русскому опять схватил пару.

А с сельдереем мама умудряется даже Бабаке косточки перемыть!

Мы сначала опасались за мамин рассудок. Но потом папа в женской консультации проконсультировался, и мы маленько успокоились. Будущие роженицы ещё и не такое творят! Некоторые вообще разговаривают с телевизором сутки напролёт. Выберут себе какого-нибудь ведущего криминальных новостей и изливают ему душу.

Сегодня воскресенье, мама с папой уехали в дендрарий подышать свежим воздухом и сфотографироваться на фоне заснеженных сибирских кипарисов. Мама с животом стала такая хорошенькая — сплошное загляденье! Все мужчины на неё заглядываются.

Мы с Бабакой вдвоём остались, не считая рассады. И дёрнул же меня чёрт забраться на подоконник! Я хотел покормить синиц салом — они всегда прилетают ко мне на карниз, уже учёные. Но Бабака как-то странно реагирует на них. Вроде бы культурная собака, а как завидит птиц — прямо с цепи срывается! Лает, прыгает, на стекло грудью кидается, словно они это несчастное сало у неё из миски воруют.

Вот и допрыгалась — мамину синенькую бутылочку смахнула хвостом с подоконника.

А та, как водится у всего стеклянного, при ударе об пол разбилась. Ещё и стены перепачкала.

— Ты что, — кричу, — наделала?! Мама теперь нас убьёт! Она эти удобрения заказывала по каталогу из Израиля, ждала их полгода!

— А чего они разлетались тут? — рычит Бабака на синиц и принимается что-то выкусывать под хвостом. Он всегда так делает, чтобы свои бесстыжие глаза от меня спрятать. Прямо не знаменитая говорящая Бабака Косточкина, а двортерьер Тузик какой-то.

— Ты не увиливай от ответственности! — говорю. — Думай лучше, что будем делать. Как следы замести, пока мама не вернулась?

— Нет ничего проще! — отвечает Бабака. — У меня точно такая же пустая бутылочка под ковриком сохранилась. Надо её наполнить какой-нибудь синей жидкостью для отвода глаз, а стены отмыть. Вуаля — и мама ничего не заметит!

— Легко тебе «вуаля» говорить! — говорю я, оттирая от обоев ужасные чернильные пятна. — А где мы такую жидкость возьмём? Она вон какая тягучая! И аромат специфический — гусеницами, пригретыми на солнце, пахнет.

— Нет ничего проще! — говорит Бабака и берёт меня за руку. — Пошли!

Она заводит меня в ванную и открывает хозяйственный шкафчик.

— Где-то я тут синьку с утра видела… Ага, вот она! Неси скорей какую-нибудь кастрюльку, сейчас мы нахимичим чего надо.

Я приношу из кухни эмалированную кастрюлю, и мы наливаем в неё синьку «Невскую».

— Теперь нужно загустить чем-нибудь, — говорит Бабака со знанием дела. — Вот этим, например. — Она выдавливает в кастрюлю полтюбика зубной пасты «Colgate». — Тащи ложку, размешать надо!

Мы елозим ложкой по дну кастрюли, и синяя жидкость на глазах приобретает требуемую густоту, а заодно восхитительный небесно-голубой оттенок.

— Отлично! — восклицает Бабака.

— Но теперь цвет не подходит!

— Действительно… Ну да ничего.

Бабака бежит в прихожую и возвращается оттуда с тюбиком крема для обуви.

— «Чёрный нубук» — то что надо! — Щедрой лапой она выдавливает из тюбика длиннющего кремового червяка.

— Слишком темно, — огорчаюсь я. — Это «полярная ночь», а у мамы, скорее, «небо над Парижем».

— Не придирайся, и так сойдёт.

— Тебе, может, и сойдёт, а мама нас сразу раскусит. Давай я сам!