Родной дом - Нина Александровна Емельянова

— Спасибо, — сказал дядя Алексей. — С моей и Лизиной стороны препятствий не имеется. Спрашивай тетку Настю, как они с Григорием.

Мать ответила, что они с отцом смогут приехать разве только в субботу вечером, а в воскресенье после обеда вернутся домой. Когда Степан уехал на велосипеде, дядя Алексей сказал, что самое лучшее — это пойти на Ингу пешком.

— И верно! — подхватила мать. — Всего же семь километров, дорога веселая, вдоль реки и по перелескам. Раньше мы всегда так хаживали.

Голова у Виктора болела нестерпимо, и лицо было красное. Желтые и красные круги плыли перед глазами. Ему показалось, что отсутствие его прошло незамеченным. Ну и хорошо! Он отказался от ужина, выпил только стакан холодного молока и. повалился поперек кровати.

Он не заметил, откуда вдруг появился отец.

— Что с тобой, сынок? — ласково спросил он. — А! Понимаю: голову напекло солнцем… Настя, положи ему холодное на голову.

Витька увидел склоненное над собой лицо отца, его обеспокоенные темные глаза и подумал: когда отец прижимает к себе маленького Андрейку и говорит, что «это самое дорогое на свете», он говорит не про одного Андрейку, как раньше думал Виктор, а и про него, и про Федю, и про Катю… Ему стало хорошо, он потянулся рукой к отцу, но какие-то длинные стебли стали завязываться и развязываться перед ним, он закрыл глаза, и на лоб его опустилось что-то холодное, приятное.

— Я говорила, — услышал Витька голос тети Лизы: — если стричь летом наголо, то надо закрывать голову. Сейчас солнце сильное, может быть солнечный удар. У Феди голова тоже покраснела, но меньше, чем у Виктора: мы меньше ходили по солнцу, чем Виктор.

Всю ночь Витьке снилось, что он участвует в бою на морском судне; судно несется в безбрежный простор, туда, где горит солнечный восход; он подгребает кормовым веслом, Антошка стоит на капитанском мостике посредине лодки, командует и берет на абордаж вражеские корабли.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛОДКИ

Витька услышал, как мать осторожно прошла по избе и стала доставать лопатой из печи большие ковриги хлеба. Держа на руках вынутый из печки каравай, она постукивала пальцами по нижней корке — определяла, готов он или нет.

Вот это постукивание рукой по хлебу и услышал Виктор, открыв глаза, и не понял, почему все сидят за столом и уже позавтракали без него. Потом он вспомнил, что вчера у него страшно болела голова. Он сел на кровати, где всегда спал с Федей, но не — ощутил никакой боли. Голова была свежая и настроение превосходное.

— Мама, — сказал он, — что же вы меня не разбудили? Сегодня я на картошку пойду.

— Лежи, лежи, сынок, — сказала мать, увидев, что Виктор встает. — Поспеется с картошкой. Тебе вчера голову напекло, всю ночь ты разговаривал неизвестно про что.

Но Витька чувствовал себя здоровым и свежим; он ответил матери, что у него все прошло. Правда, кожа на голове была красная, дотрагиваться до нее было больно, но он пообещал, что сегодня не будет выходить на улицу с открытой головой.

— Ну, я пойду на поля, — поднимаясь из-за стола, сказал отец. — А ты, Алексей, чем займешься?

— О, у меня дела много! — ответил дядя Алексей. — Впереди у нас поездки по Светлой. Михайло Егорыч обещал дать мне лодку; не сегодня-завтра у него будет лодка.

— Так ведь он уже старую нашел. Я и забыл тебе сказать: нашлась лодка.

— Как — нашлась? — воскликнул Витька. — Где?

— Все дело открылось, — продолжал отец, не замечая, как поразили Виктора его слова. — Теперь известно, кто лодку угнал.

— Кто же, папа? — Виктор так растерялся, что снова подошел к кровати и сел с краю; в руках он держал пустой стакан, в который сейчас только собирался налить молока.

— Ребятишки, кто же еще! Это целая история. К трактористу Сенечкину приехала из Томска сестра с двумя детьми, погостить; один-то совсем маленький, другой жe — сорванец, немного разве помоложе Виктора. Сенечкин живет в поселке нашей эмтээс около Бархотовой, у него сынишка лет десяти, Сережка. С гостеньком этим он сдружился, и стали они вместе озорничать: раз в тайгу утянулись — едва их на дороге поймали, а потом они же угнали лодку от бархотовой плотины…

«А!» — облегченно сказал Виктор. Значит, на них с Антоном никто не подумает. Но ведь как сумели обмануть! Значит, вовсе и не в Сунгуте они живут…

— … И, как всегда бывает, мальчонки поссорились из-за какого-то пустяка — Сережка все дома и выложил. — Отец засмеялся и указал дяде Алексею на Виктора: — Сидит, разинув рот! Чего ж ты удивляешься, Витя! — сказал он. — Бывают такие товарищи, что вместе шкодят, а потом — сами в кусты.

Витька густо покраснел. Он встал, поставил стакан на стол и, сам не зная зачем, пошел из горницы. Он услыхал, как отец сказал, отвечая, видимо, на вопрос которым Витька не расслышал:

— …оба говорят, что отдали лодку двум парнишкам около Кедровки. Ну, было ли их двое, кто знает, один же известен.

Виктор как стал на пороге, так и не шел дальше.

— Это Антошка Ломов. Он сразу же на лодке уехал, и с тех пор его в деревне не видать. Но никуда же не денется, вернется, тогда ему мало не будет.

— Вот, Витя, какой дружок у тебя! — выговаривала Виктору мать. — А ты еще недавно с сестрой из-за него ссорился, мне отвечал дерзко. Ну, с кем поведешься, от того и наберешься. Парнишонка своевольный и мать нисколечко не слушает. Без отца совсем от рук отбился…

Витька обернулся теперь лицом в горницу и стоял, крепко сжав губы и побледнев. Он заметил, что дядя Алексей положил руку на плечо матери, останавливая ее.

— «Без отца, без отца»! Виноват он, что ли, что без отца? — не помня себя, заорал на всю избу Витька. — Сами же вы говорили… — и он заревел в голос, — отец… хороший был… воевал. И вы не знаете, а говорите…

— Будет, Виктор, перестань! — сказал отец мягко. — А тебе Настя, я сколько раз говорил: плохая это у вас, женщин, манера — судить человека. От этой манеры надо отставать. Еще только следствие об Николае ведется, а вы уже своим умом, без судей, все решили. — Отец взглянул на дядю Алексея. — Я ведь говорил: разберутся, и, кто виноват в недостаче, тот и ответит. Хоть и не похож Николай Ломов на растратчика, однако суд ему, вероятно будет. Но, — голос отца твердо прозвучал на всю