Энн из Эйвонли - Люси Мод Монтгомери

У подножья холма сидел на заборе в тени елей мальчик с большими задумчивыми глазами и красивым, живым лицом. Завидев Энн, он поднялся и пошел рядом, улыбаясь, но на его щеках были видны следы слез.

– Я решил дождаться вас, учительница, потому что знал – вы непременно пойдете на кладбище, – сказал он, просовывая руку в ее ладонь. – Я тоже туда иду… Оставлю на могиле дедушки Ирвинга букет герани от бабушки. И еще хочу положить рядом букет белых роз в память о моей мамочке… ведь отнести цветы к ней на могилу я не могу. Как вы думаете, она узнает об этом?

– Даже не сомневайся, Пол.

– Сегодня как раз день ее памяти. Мамочка умерла ровно три года назад. Это было давно, но боль никуда не уходит. Я не перестаю скучать по ней. Иногда боль становится непереносимой.

Голос его дрогнул, губы подернулись. Он опустил глаза на розы, надеясь, что учительница не заметила его слез.

– Признайся, в глубине души тебе ведь нужна эта боль, – мягко сказала Энн. – Ты не хочешь забывать свою мамочку, даже если б смог.

– Да, конечно… Именно это я и чувствую. Как вы все понимаете, учительница! Никто меня так хорошо не понимает… даже бабушка, хотя она очень добрая. Отец понимает, но я не могу много говорить с ним о маме. Он сразу впадает в тоску, хватает руками голову, и я знаю, что надо замолчать. Бедный отец, ему так одиноко теперь без меня. Рядом нет никого, кроме экономки. Отец считал, что экономки не годятся на роли воспитательниц маленьких мальчиков, тем более что ему приходится часто отлучаться из города по делам. Бабушки выполняют работу воспитательниц гораздо лучше – сразу после мам.

Пол так много рассказывал Энн о своих родителях, что ей казалось, будто она давно с ними знакома. Мальчик, наверное, много взял от матери – характер, интересы. Стивена Ирвинга она представляла замкнутым человеком с глубокой и нежной душой, которую он тщательно скрывал от мира.

– Отец нелегко сходится с людьми, – однажды сказал Пол. – До маминой смерти я тоже толком его не знал. Только когда его узнаешь ближе, понимаешь, какой он замечательный. Я люблю его больше всех на свете, потом бабушку и еще вас, учительница. Вас я бы поставил на второе место после папы, но любить бабушку – мой долг, она так много делает для меня. Вы меня понимаете. Хочется только, чтобы она не забирала лампу из моей комнаты, пока я не усну. Подоткнув одеяло, она тут же ее уносит, объясняя это тем, что я не должен вырасти трусом. Я не чувствую страха – просто хочу полежать при свете. Мамочка всегда сидела со мной и держала меня за руку, пока я не усну. Думаю, она меня избаловала. С мамами такое случается, сами знаете.

Нет, этого Энн не знала, хотя могла себе представить. Она с грустью подумала о своей мамочке, которая считала ее самой красивой девочкой на свете и так давно умерла. Ее похоронили рядом с юным мужем, там и лежат они, и никто не приходит на их могилы. Энн не помнила маму, и потому слегка завидовала Полу.

– У меня день рождения на следующей неделе, – сказал Пол, когда они поднимались по нагретому июньским солнцем длинному красноватому склону холма. – Папа обещал послать мне в подарок нечто, что не сможет меня не обрадовать. Видно, подарок уже пришел, потому что бабушка держит на замке ящик книжного шкафа, что на нее не похоже. А когда я спросил, почему ящик заперт, она с таинственным видом ответила, что маленькому мальчику нельзя быть таким любопытным. Что может быть лучше дня рождения? Ничего. Вы согласны? Мне исполняется одиннадцать. Глядя на меня, этого не скажешь, правда? Бабушка говорит, что я такой недоросток, потому что ем мало овсянки. Это не так. Я стараюсь как могу, но бабушка накладывает такие огромные порции… от чистого сердца, конечно. С тех пор, когда мы с вами возвращались домой после воскресной школы и разговорились о молитве… И вы еще сказали, что, попадая в затруднительное положение, нужно просить Бога о помощи, я каждый раз перед сном прошу, чтобы Он послал мне достаточно сил справиться с утренней порцией овсянки. Пока не удается, и я теряюсь в догадках – то ли у меня молитва слабая, то ли овсянки слишком много. Бабушка говорит, что папа вырос на овсянке, и в его случае овсянка сделала свое дело на отлично – посмотрели бы вы на его плечи! Но иногда мне кажется, – закончил Пол со вздохом, – что эта овсянка меня до добра не доведет.

Пол в эту минуту не смотрел на Энн, и она позволила себе улыбнуться. Все в Эйвонли знали, что миссис Ирвинг воспитывает внука в соответствии со старыми представлениями о нормах в поведении и питании детей.

– Будем надеяться, что все обойдется, – весело проговорила Энн. – Кстати, как поживают твои друзья на берегу? Как старший Брат Матрос? Хорошо себя ведет?

– А что ему остается? – ответил с достоинством Пол. – Он знает, что в противном случае я не буду с ним водиться. Но, думаю, в голове у него бродят коварные планы.

– А Нора уже узнала о существовании Златокудрой Дамы?

– Еще нет. Но, мне кажется, у нее возникли подозрения. Я почти уверен, что она следила за мной, когда я в прошлый раз ходил в пещеру. Мне все равно, узнает она или нет – я волнуюсь только за нее, не хочу, чтобы ее чувства пострадали. Но если она сама напрашивается – тут уж ничего не поделаешь.

– Как ты думаешь, если я как-нибудь пойду с тобой вечером на берег, я смогу увидеть твоих скальных друзей?

Пол серьезно покачал головой.

– Нет, не думаю. Только я могу их видеть. Но вы встретите там других – собственных скальных друзей. Вы как раз из тех, кто может их видеть. Мы оба принадлежим к таким людям. Вы ведь это знаете, – прибавил Пол, дружески сжимая ее руку. – И это чудесно, правда?

– Правда, – согласилась Энн, и их сияющие глаза – серые и голубые – встретились. Оба знали, как «прекрасно царство, которое воображение открывает взору», и знали дорогу в этот счастливый край. Там в долине у ручья вечно цветет роза радости; на небе всегда сияет солнце и нет туч; нежные колокольчики никогда не звучат фальшиво; и вокруг одни родственные