Девья яма - Ирина Сергеевна Богатырева

Но Колетт заговорила – и он понял, что она говорит искренне:

– Мне кажется… я порой как будто бы вспоминаю, что с этим платьем связано что-то очень важное. По-настоящему важное, что должно было мне помочь. Сохранить жизнь. Или стоить жизни… – Она оборвала себя и замолчала. Снова навалилась тишина. – Простите, – сказала Колетт. – Я понимаю, что говорю странные вещи. Просто я толком не помню. Это как… как отзвуки, знаете? Вы что-то слышите, какие-то обрывки разговоров, но о чём идёт речь, не можете уловить. Вот то же сейчас у меня в голове.

– Ладно, – сказал вдруг Коля, как будто на что-то решился. – А если я у тебя спрошу? Ты обещаешь ответить? Только честно!

Ник видел, как Колетт растерянно пожала плечами.

– Если я смогу, то, разумеется, отвечу.

– Откуда у тебя колье? – Коля отчеканил каждое слово.

– Колье? – переспросила Колетт по своей привычке.

– Да. Музейное. Оно было зашито в платье. Это ты его украла? Или ты знаешь, кто это сделал? Я его у тебя нашёл. Вот.

Он залез в карман и вытащил небольшую плоскую коробочку из-под конфет. На ней мелькнул двойной портрет – мужчина и женщина.

– Эй, это же из музея! – поразился Ник. – С экспозиции, та самая коробочка, её в апреле украли!

– Это у тёти Али было. Она туда мой камень положила. И там ещё один уже лежал, который Фролыч нашёл, – сказал Коля.

Он открыл коробочку и показал что-то Колетт. Ник и Мила склонились, чуть не стукнувшись головами. А Колетт протянула руку и взяла камушек, аккуратно зажала пальцами, и Коля ничего ей на это не сказал.

Маленький камушек, как застывшая вода. Отблески огня матово вспыхнули на гранях. Цвет было не разобрать в темноте, но он был прозрачный, свет преломлялся внутри, и камень будто бы оживал, переливался в тонких пальцах.

Из-за склона послышался треск ломаемых кустов, а затем мужской голос крикнул:

– Вон они! Здесь! Алексей Геннадьевич, сюда!

Два ярких луча фонарика разрезали темноту, и двое полицейских в тяжёлых берцах выкатились к костру. Форменная одежда чернела в темноте.

– Один, два, три… – Лучи выхватывали лица ребят.

– Людмила! Никита! – послышался ещё один голос.

– Деда! – взвизгнула Мила и рванулась сквозь кусты.

Ник не успел отозваться – он увидел, как Колетт, не оборачиваясь, практически беззвучно уходит в темноту, покидает круг света. Он успел поймать её глаза – они были полны ужаса.

– Все, что ли?

– Трое вроде бы…

– Колетт, – позвал Ник тихо. Он ещё не верил, что она уходит. – Колетт, ты куда?

Она обернулась и легко, как призрак, стала подниматься вверх по склону.

К пещере, понял он, и в нём что-то ухнуло – он почти физически ощутил скорую утрату, почувствовал, что она сейчас скроется в брюхе горы и никто никогда её уже не найдёт. Канет, как будто не было.

– Колетт, стой! Не надо, Колетт!

Он сам не понял, что кричит. Ноги вытолкнули его от костра – он уже лез по склону, цепляясь за траву руками, оскальзываясь и проваливаясь.

Её платье белело в темноте.

А потом луч фонарика выхватил всю фигуру на склоне.

– Там! Ещё одна!

– Куда?! Стой!

Ник слышал, как за спиной дышали. Он был выше, но как будто не становился ближе – она уходила, ещё шаг – и гора поглотит её. «Опять! – вспыхнуло в голове. – Она опять уйдёт в гору! Как дух. Как Белая Дева».

– Колетт, нет! Не надо! Тебе никто ничего не сделает! Я обещаю!

Уже перед самым входом в пещеру она обернулась – он успел увидеть её глаза и будто бы прыгнул вверх, успел схватить за руку, прижать к себе. Она выбивалась, он чувствовал, как ударяют в грудь её кулаки, но держал, только сильнее прижимал к себе.

– Колетт, всё хорошо, не бойся! Это свои. Там наш дед. Он поможет тебе!

– О, смотри, правда, ещё одна! Ты чего побежала?

Фонари скрестились на их фигурах, выхватили их объятье на чёрном склоне, возле разверстого рта пещеры. Полицейские грузно дышали.

И тут её как будто подрубили – она вдруг вся ослабла и стала оседать в его руках.

– Колетт, ты чего? – Ник почувствовал, что не держит её, усадил у входа. Она вся сжалась, закрыв лицо руками. Она плакала. Её слёзы так поразили его, что он чуть было не отшатнулся, но пересилил себя и остался рядом, руки сами собой гладили её по голове.

– Не трогайте меня! – услышал он.

– Колетт, тихо. Это же я, Никита. Никки. Тебе ничего не угрожает. Слышишь? Это ты из-за колье? Не слушай ты Коляна, он фигню выдумал. Ты ни в чём – слышишь! – ни в чём не виновата, я уверен. Колетт?

Она вдруг отняла от лица руки. Подняла на него большие глаза. На секунду в них мелькнуло что-то испуганное, жалкое – и вдруг спокойная уверенность поднялась со дна, из тёмной глубины, куда Колетт уходила в течение всего дня.

Она встала, выпрямилась и посмотрела ниже по склону, где шумно дышали две чёрные тени в одинаковой форме.

– Я не Колетт, Никки. И я знаю: эти люди пришли за мной. Меня зовут Александра. Александра Лебедева-Сокольская.

Старая фотография вспыхнула перед глазами – Марго и Саша, белый дым платья и чёрные полоски матроски. Двойня. Брат и сестра. Он так часто их себе представлял.

Оказалось: не так. Оказалось: сёстры.

– Саша, – выдохнул он, и всё стало на свои места: он её узнал.

Эпилог

– Копию делали для Марго. На этой фотографии у неё на шее именно копия колье, но видно плохо. Нас возили на детский бал в Петербурге, нам было по девять лет. В тринадцатом году.

– Тысяча девятьсот тринадцатом, – чуть слышно произнесла Мила.

Саша закрыла глаза и тихо кивнула. Ник пихнул Милку в бок и сделал строгую гримасу – он видел, что Саше больно думать о том, сколько прошло времени, он за неё даже боялся. «Молчу, молчу», – закивала Мила и сделала большие глаза.

– Может, ещё чаю? – спросил он фальшиво-бодрым голосом, чтобы переключить внимание.

Саша открыла глаза и благодарно улыбнулась.

С той минуты, как он обнял её на склоне, Ник как будто чувствовал то напряжение, которое сковало её тело. Саша была как натянутая струна. Она до сих пор не расплакалась, не упала в обморок, но Ник видел, он чувствовал, что ей сейчас сложно даже смотреть на мир вокруг, настолько всё странное, незнакомое и чужое. Днём было не так, днём, когда она ничего не могла вспомнить, мир казался ей забавной картинкой.