Записки для Пелле - Марлис Слегерс

автомобилей. Старый «Форд GT40». «Мустанг». Редкая «Шелби Кобра». Всего восемь металлических машинок, с которыми явно много играли. Ещё в шкатулке нашлись стеклянные шарики, камушек с золотыми вкраплениями и несколько ракушек. Под ними лежали рисунки. Я осторожно развернул их. Довольно красивые: вселенная, лошадь, старая церковь, супергерои. Я внимательно рассмотрел рисунки, но так и не понял, чьи они и почему там лежат.

– Значит, твой папа даёт тебе ключ. И поручает найти шкатулку. А в ней оказывается всякое старье. – Лотта остановилась и пробормотала: – Удивительно.

– Может, эти модели стоят много денег? А рисунки – это старые эскизы какого-нибудь художника, Ван Гога там или Да Винчи.

– Ван Гог и Да Винчи не рисовали Супермена. Нет, знаешь, что я думаю? – Она взволнованно посмотрела на меня. – Дело вообще не в шкатулке. Смысл этого задания в том, чтобы ты сходил на Хаутлан!

Я тоже остановился. День был тёплый. Деревья вновь зеленели. По газону от одного дерева к другому перебегала белка.

– Так почему же папа просто не написал: «Пойди на Хаутлан двенадцать»? – Я задумчиво поглядел на Лотту.

Она вдруг наклонилась ко мне. Обхватила за шею, притянула к себе и прижала к моим губам свои, мягкие, как сахарная вата.

Я был так ошеломлён, что забыл, как дышать. А она отпустила меня так же быстро, как поцеловала.

– А, Эва, привет! – воскликнула она и засмеялась.

Я резко обернулся. Сзади стояла Эва и поражённо глазела на нас.

– Привет, Пелле, Лотта… Я э-э-э. Я договорилась встретиться с Карлом у чайного домика. – Она указала в направлении китайского чайного домика в другой части парка.

Лотта взяла меня за руку.

– Как мило! Мы с Пелле тоже любим туда ходить, да же, Пел?

Она повернулась ко мне, а я замер в растерянности. В жизни не был в китайском чайном домике.

Эва медленно кивнула.

– Понятно. Ну, я… э-э-э. Пойду. Пока. – Она бросила на меня ещё один взгляд и зашагала дальше.

Когда она исчезла из виду, я повернулся к Лотте.

– Что э-э-это б-б-было? Зачем ты это сделала?!

– Я же говорила: нужно заставить её ревновать! – Лотта громко расхохоталась. – Ей очень не понравилось то, что она увидела. Цель достигнута. – Она подмигнула. – Так что завтра жди её в гости.

Я уткнулся взглядом в носки кроссовок.

– З-з-значит этот поцелуй. Это не по п-п-правде?

Лотта легонько хлопнула меня по плечу.

– Пел, ты очень классный, правда! Но я не влюблена в тебя, понимаешь? Я это сделала ради тебя. Чтобы Эва приревновала. И ты мне нравишься. Просто пока ты для меня слишком маленький.

– Я тебя всего на четыре года младше… – буркнул я. В глубине души мне было обидно, что поцелуй оказался притворством.

– В том-то и дело. Лет через десять мы будем вместе, договорились? Съедемся и родим троих детей. Двух девочек и мальчика. И имена им я уже придумала. Но не сейчас.

– Через десять лет я по-прежнему буду на четыре года младше тебя.

– Да, но тогда всё будет иначе. Сейчас ты мне вроде младшего брата. Правда, очень привлекательного. Когда это у тебя успела появиться такая линия подбородка? И когда ты умудрился так вымахать? Через десять лет ты будешь гораздо выше меня. И мышц у тебя станет побольше.

Я удивлённо поднял глаза и заметил: она не намного выше меня. В глаза ей светило солнце, в них блестели золотые искорки. Лотта улыбалась мне. Она права. Я тоже не был в неё влюблён. Кажется.

– Не знаю, захочу ли на тебе потом жениться, – сказал я. – Это было предложение руки и сердца?

– Вот через десять лет и узнаем. Можешь подождать с ответом до тех пор.

– Ладно. Ты правда думаешь, что поцелуй поможет? Что Эва приревновала?

– А то! – Лотта взяла меня под руку, и мы пошли дальше. – Послушай, тебе надо вернуться на Хаутлан. Нужно узнать, почему шкатулка вдруг появилась на вашем дворе. Съездить с тобой?

* * *

Через три четверти часа я снова глядел на красные ставни дома 1839 года постройки. Лотта ждала меня на пляже. Мы договорились, что я пойду один, но, если через полчаса не вернусь к ней, она со мной свяжется. Телефон лежал у меня в кармане брюк, чтобы в случае чего я мог быстро ей позвонить или написать.

Я провёл дрожащей рукой по волосам и нажал на кнопку звонка. Через полминуты раздались шаги. Щёлкнул замок, открылась дверь.

Старик смотрел на меня. Его затянутые молочной плёнкой глаза скользили по контурам моего тела, будто очерчивая мой силуэт. Он молчал.

– З-з-здравствуйте, это я, Пелле. Я приходил недавно, спрашивал про шкатулку. Вы сказали, что ничего не…

Не дожидаясь, пока я договорю, старик развернулся и пошёл в глубь дома. Я удивлённо воззрился на него, но всё же последовал за ним по коридору, оставив входную дверь нараспашку. Старик исчез в комнате, помедлив на пороге, будто хотел убедиться, что я иду следом.

Я зашёл в комнату. Там царила темнота: оконные ставни были почти полностью закрыты. Шторы на окнах поглощали скупой свет, который проникал сквозь щели в ставнях. Когда глаза привыкли к темноте, я различил диван и кресло, книжный шкаф, круглый деревянный стол. Пол устилали ковры. На заваленном бумагами письменном столе стояла лампа. Телевизора не было, зато в тёмном углу вырисовывалось пианино. Как всегда, при виде инструмента моё сердце радостно забилось.

– Кто вы такой? – Я повернулся к старику, но увидел только его тёмные очертания.

– Я надеялся, что ты придёшь, – ответил он.

Его голос потрескивал, словно старик редко им пользовался. Он дёрнул за верёвочку торшера, и комнату залил свет. Всё тут же вспыхнуло красками. Диван и кресло оказались оливковыми. Ковры – фиолетовыми, темно-зелёными и коричневыми. Из темноты выступила картина – портрет молодой женщины, очень красивой. Мне почему-то показалось, что я видел её раньше. На стенах в рамках висело множество других рисунков и небольших картин. В шкафу теснились книги с потрёпанными корешками, а стена за шкафом была выкрашена в бутылочный цвет. Со вкусом обставленная комната, как сказала бы мама. Пусть и слегка старомодная.

И тут мой взгляд зацепился за пианино, на котором стояли фотографии в рамках. Старик заметил это.

Фотографий было не меньше двадцати. С некоторых на меня смотрела женщина, как две капли воды похожая на ту, что на портрете. Цветные снимки перемежались черно-белыми. На некоторых был запечатлён человек,