Зимовьё на Гилюе - Сергей Артурович Шаманов

– Я не пойду! – заявил Антон.

– Струсил? – презрительно ухмыльнулся Филин.

– Вот ещё! – насупился парень. – Я просто не знаю, куда идти. Я ни разу не был на Медвежьем озере.

– И я не был, – разочарованно произнёс Лёнька.

Все внезапно замолчали. После непродолжительного раздумья Макс сказал:

– Для новичков сделаем исключение: проводим до тропы на Медвежье озеро, которая идёт с протоки. То есть бóльшую часть пути вы проделаете с проводником, но самый важный этап – тропу до бывшего зимовья – пройдёте сами. Тропа там одна; мимо пепелища не проскóчите.

Макс достал из коробка пять спичек, одну из которых обломил посередине. Все вытащили длинные спички. Короткая осталась у него.

– Ну что ж, – резюмировал Макс, – вполне справедливо: раз я это придумал – мне первому и идти.

Начались хлопоты по сбору Макса в дорогу: искали затерявшиеся фонарь и нож. Когда первопроходец был готов, выяснилось, что исчез Антон. Мы кричали, звали его, но парень не откликался.

– Может, на Гилюе спиннинг кидат? – предположил Филин. – Он же собирался тайменя на мыша японского ловить.

– С гитарой? – удивился я. – Она ведь тоже исчезла.

– И ранца его нет! – глухо и раздражённо крикнул Макс из недр зимовья.

– И консервы его куда-то делись, – недоумевал Лёнька.

В поисках Антона мы спустились к Гилюю и обнаружили, что лодка тоже исчезла.

– Удрал, гадёныш! Струсил! – с досадой подытожил Макс.

И мы все дружно рассмеялись.

А смешного было мало: из-за отсутствия лодки под угрозой оказалось наше испытание, сулившее массу приключений. Но, посовещавшись, мы решили, что подойдёт и Лёнькина камера от К-700. Там же, на берегу, мы проводили Макса в опасный поход. Над рекой долго летали обрывки песни «Группа крови» в его исполнении. И мерцал на том берегу маленький жёлтый огонёк фонарика, пока не скрылся в протоке.

Антон в это время подплывал на лодке к базе отдыха «Холодный ключ», находящейся ниже по течению – на слиянии Гилюя и Тынды…

Небо затянуло тучами, и голубая июньская ночь стала чёрной и непроглядной.

Макс вернулся спустя полтора часа.

– Ну как, встретил волков? – поинтересовался Филин.

– Нет, – устало ответил Макс, – но снова слышал вой.

Когда он подошёл к костру, мы увидели, что лицо у него в крови. Но оказалось, что это всего лишь небольшие царапины: на обратном пути сели батарейки в фонарике, Макс сбился с тропы и разодрал лицо, угодив на берегу протоки в колючие заросли боярышника.

Следующую короткую спичку вытащил я. Настала моя очередь пройти испытание.

Запасных батареек к единственному фонарику не было, а тучи на небесах всё сильнее разбухали, делая ночь ещё непрогляднее. Макс попытался вручить мне свой нож, но я отказался; уверил, что мне не страшно, а на обратном пути я вообще буду «вооружён» топориком.

– Топор я воткнул в лиственницу, где у Саньки умывальник висел, – крикнул мне Макс, когда я ступил на тропу, ведущую к реке.

Мне не было страшно. Даже появилось приятное ощущение от собственной бравады. Пока я шёл вдоль Эльгакана, мне хотелось, чтобы сейчас же, немедленно на меня напали волки, а я геройски разделался бы с ними голыми руками, вооружившись только своей храбростью. Но, когда я переплыл на камере через Гилюй, мой воинственный пыл начал угасать.

Поскольку камера была плохо управляемой, меня сильно отнесло вниз по течению и прибило к Берёзовому зимовью. Пришлось долго подниматься и волочить камеру за собой по мелководью. На протоке я успел отметить, что ни один из поплавков на поставленных сетях не утонул, а это значит, что рыба в них ещё не попалась.

Доплыв до тропы, ведущей на Медвежье озеро, я долго сидел, не решаясь оставить реку, на которой чувствовал себя в безопасности. Впереди – в чёрной стене кустов – что-то трещало и шебуршалось. Слышались какие-то вкрадчивые шаги. Налетевший ветер зловеще зашумел в верхушках деревьев, создавая музыкальный фон для окружавших меня декораций к фильмам ужасов. Высохшая, мёртвая лиственница, склонившаяся над протокой, зашевелила кривыми руками. Громко, как выстрел, хрустнула сухая ветка на берегу, где-то рядом.

Усилием воли я заставил себя спрыгнуть с камеры и пойти к Медвежьему озеру. И в этот момент страх стал настолько материальным, что я почувствовал его ледяные руки, сжавшие мои виски. В отчаянии я стал мысленно цепляться за что-нибудь героическое. Подвиг панфиловцев! Герои Афганистана! Ленин! Маресьев! Нансен! Карарбах[62]! Нет! Не то! Что-то доброе и тёплое. Аня! Красота! Любовь! Нет! И тут передо мной неожиданно всплыл светлый образ, сидевший глубоко в подсознании. Образ женщины, которая никогда не знала и не узнает о моём существовании, но которую я тайно люблю всю жизнь. Сначала всплыли строчки из песни, во время которой от округлого перекатывания звуков голоса её исполнительницы у меня кружилась голова и бежал по позвоночнику лёгкий и приятный электрический разряд:

Nobody knows who I am,

Maybe you would understand,

Anybody knows what I am,

Out in a secret land.

Nobody knows how

I try not to tell another lie,

Anybody knows, in the end

I'll find a secret land…[63]

Я представил, что, если бы Сандра увидела меня сейчас таким трусливым и нерешительным, была бы очень разочарована. И этот нелепый, надуманный стыд перед почти мифической женщиной придал мне силы. Мгновенно прошёл страх. Вместо него появилась эйфория. Я уже любил эту ночь, эту бесконечную чёрную тайгу, распластанную по планете между двумя океанами и населённую вечно голодными волками и медведями. Я напевал песню на английском языке и мечтал идти вот так целую вечность по чёрной тропе, продавленной среди низкорослых стеблей болотного багульника и голубики и уводящей меня к неведомой опасности.

С мыслями о Сандре я без приключений добрался до Медвежьего озера. Вытаскивая свой топорик из дерева, куда несколько часов назад его воткнул Макс, я почувствовал себя увереннее: хоть какая-то иллюзия оружия в руках. Глядя на зарастающий лишай пепелища, мне стало грустно: я вспомнил первую нашу встречу с Санькой Моховым: как откачивали его от приступа, как плавали проверять вентеля и сети, как хвастал он спрятанной «Белкой».

«Пригодилось бы мне сейчас это ружьё», – подумал я.

И тут меня осенило: а ведь никто, кроме меня, не знал, где Санька Мохов прячет ружьё! Даже Макс. После того как Саньку задрал медведь, зимовьё сожгли, но ружья точно не было в зимовье, он всегда прятал его, уезжая. В тот