Бойся мяу - Матвей Юджиновский

«Топор бы сейчас!» – сокрушался Женек, пока одна кисть бесцельно цеплялась за воздух, а вторую сковывало словно корой. В ушах звенело точно буря налетела на сад.

– А ну, скидывай кроссовки! Я твои ноги-то отхлестаю! – гремел старик, удерживая его и встряхивая.

Он поднял посох, секунды две выцеливал. И метнул вниз, угодив концом в правую кроссовку. Сильно, через ткань и кожу ударил в кость. Женька вскрикнул. Слезы выступили на глазах. В отчаянной попытке дернулся, но сделал лишь больно и руке, и ноге. И все же свободная рука дотянулась до низкой ветки. Сорвала крупное зеленое яблоко. И он с размаха метнул его в морду Горбуна.

С сочным треском оно угодило ему в лоб над самым глазом. Старик отпрянул с воем. Клюка сошла с кроссовки. Костлявая хватка ослабла, но запястье не выпустила. Женя потянул руку. Совсем чуть-чуть не хватало, чтобы она выскользнула.

Горбун помотал головой и бросился в гневе на него. Но вдруг замер, глядя на землю в стороне. Женек покосился туда же.

К ним тянулась тень. Росла и густела. Не сразу он понял, что формой она напоминает кошку с изогнутой спинкой.

– Так ты не моя добыча? – пробормотал Горбун, провожая тень, подползающую к ногам.

Но только он перевел взгляд на Женю, как он подскочил к нему и ткнул пальцем в глаз. Точнее, туда, где должен быть глаз. Старик взревел с новой силой. Отпустил и запястье, и клюку, руки его метнулись к глазу. На миг Женю передернуло – он словно пробил пальцем мерзкое гнилое яблоко, – но тут же сорвался с места и бросился прочь. И от Горбуна, и от тени.

Шарахаясь от деревьев, ныряя между ними, он бежал. Не оглядывался, даже когда стало тихо. Вылетел к забору, перемахнул через сетку, кинулся за спины осин и лишь на краю оврага замер. Хотя крутой склон не остановил бы. Лучше скатиться вниз кувырком, чем оказаться в плену Горбуна.

Наконец Женя обернулся. Позади, за забором, за яблонями, никого не было. Огляделся, куда же он выскочил. За оврагом узнал их картофельное поле и бабушкин дом у дальнего края. До боли захотелось сейчас же броситься в овраг, продраться через него и побежать по полю домой. Там тихо и спокойно. И главное – вот же, совсем рядом. Ноги подкосились, он сел у склона и заплакал. Правая стопа еще болела, левая кисть не слушалась, сердце в груди ныло, запинаясь.

– Зырьте, пупсик разревелся! – в какой-то момент раздалось за спиной.

Женька замер от неожиданности.

– Точняк.

«Не показалось», – испугался он и сжался. Поспешно, надеясь, что незаметно, стер слезы.

– Эй, малец! Чё, мамку потерял? – прозвучало ближе. И последовал смех. До отвращения знакомый. Он слышал такой в школе. Слышал его и здесь, в деревне, но не мог вспомнить, когда, где и чей.

Женя взмолился, чтобы они пошли своей дорогой, по каким-то более важным делам, чем задирать того, кто младше. И в то же время знал (был такой урок от жизни), что мимо такого веселья они не пройдут, и в отчаянии злился – за что ему сегодня такие ужасы?

– Ты чё, оглох, пупс? – гаркнул первый уже совсем не весело.

Тут же ему что-то прилетело в голову и отскочило рядом в траву. Боли он не почувствовал. По-прежнему не двигаясь, скосил взгляд: это была недоеденная половинка пирожка. Из его нутра высыпались яичные потроха с зеленым луком. Мгновенная догадка дернула обернуться. О чем он в тот же миг пожалел.

По обе стороны от осины стояли два парня лет шестнадцати – семнадцати в серых майках-безрукавках и джинсах, обрезанных до шорт. Один – высокий, щуплый и блондинистый. Второй – мощный, мускулистый, заметно ниже, кучеряво-русый. Блондин оперся плечом на дерево, Качок стоял ближе, в двух метрах от Женька. И, действительно, на плече Димы – он узнал светловолосого – висел забытый им рюкзак. Не сразу Женя заметил за осиной третьего. Тот стоял спиной – единственное, что было понятно.

– Зырь, как вылупился, – указал на него довольный Качок. Блондин усмехнулся. – Всё, блин, пирожки закончились, пацан, мамка-то не кормит, да?

Женька вдруг сообразил, что рюкзак потерян точно. Без шансов. И это даже хорошо – можно сказать, что его отобрали хулиганы, и при этом не соврать. Он поднялся на ноги и, опустив голову, пошел прочь. Как делал всегда.

– Куда собрался, малец? – Качок подскочил к нему и бухнул лапу на плечо. – Постой, ты что-то обронил.

Женек дернул плечом, смахнул его тяжелую ладонь и продолжил путь.

А надо было бежать, понял он уже в следующую секунду. Парень вцепился в его волосы и потянул назад:

– Козленочка за шкирку да на обед!

Женька вскрикнул от боли, попятился. Завопил от злости. Замахал руками над головой, метя в лапы Качка.

– Ай! Твою мать! – воскликнул тот. – Держи его, черт! У него не рука, а деревяшка, блин.

Подбежал Дима, и вместе они оттащили его к осине.

Женька на подгибающихся ногах прижался спиной к дереву. Они обступили его, пригнувшись, глядели с ухмылками.

– Любишь муравьев? – спросил с издевкой Качок, – А если в тесте?

Резко схватил его за шею. И потянул к покусанному пирожку, валявшемуся на земле.

– Я расскажу все сестрам! – вырвалось у Жени. Парни довольно рассмеялись. – Оле, Ларисе, Тане! Они знают вас!

– Я ласказу фсе сестрям, – передразнил Блондин, махнул ногой и подсек его. Женька рухнул на четвереньки.

– Их мы тоже угостим пирожками, – прогоготал Качок, подталкивая его в затылок. – Как ты сказал? Оля, Анфиса, Таня?

– Лариса, – поправил Дима. – Красавица Лариса.

– Вот и давай. Первый кусочек за нее. – Качок надавил сильнее и резче. – Второй за Олю.

Шея едва не переломилась, но Женек не опустил голову к земле. Кинулся встать, но тот мощно толкнул, и он отлетел в ноги к Блондину.

– За руки, – скомандовал третий.

Парни вцепились в его руки, завели за спину и снова подтащили к пирожку. По нему, действительно, бегали маленькие коричневые муравьи. Теперь Женя увидел это. Хулиганы нагнули его вплотную, упираться больше было нечем.

– Жри, пупсик, хоть подрастешь немного, – пропел с наслаждением Дима. И у Жени всплыла его довольная, жуткая рожа, подсвеченная фонарем. Казалось, это было так давно.

– Давай – давай, малец, а то жрать будешь вместе с землей! – пригрозил Качок.

Повисала пауза.

Руки болели, спина ныла, коленки жгло. Но настоящая боль душила изнутри. Как бы ни бурлила кровь от