Прядильщица Снов - Тория Кардело

Ноктюрн повернулся к Але. В его глазах отражались звёзды:

— А что такое «настоящее»? То, что можно потрогать? То, что можно измерить? Или то, что ты чувствуешь?

Его слова повисли в воздухе между ними. Аля задумалась. Что чувствовала она сейчас? Восторг от волшебного сада? Трепет от близости Ноктюрна? Страх перед неизвестностью?

— Я уже говорил, что моя мать владеет этими землями, — вдруг произнёс он, прерывая её размышления; в его голосе послышались нотки смущения. — Весь этот дворец, сад, всё, что ты видишь — её создание. Но я… я не горжусь этим. Я не считаю это своей заслугой.

— Твоя мать? — Аля задумчиво опустила взгляд. — Кто она?

— Сложно объяснить, — он провёл рукой по волосам — такой человечный жест. — Она… создаёт реальности для тех, кто в них нуждается.

— И ты живёшь здесь? В мире снов?

— Да, — он кивнул. — Я мог бы выбрать другой путь, но… я слишком люблю это место. Здесь я могу быть тем, кем хочу — композитором, музыкантом. Здесь моя музыка оживает, становится частью реальности.

Он взглянул на свои длинные, тонкие пальцы пианиста:

— Но иногда мне бывает одиноко. Все, кого ты видела на балу — они не совсем… настоящие, скорее воображаемые образы. И я… я давно мечтал встретить кого-то живого. Кого-то, кто остался бы здесь, со мной.

Его слова тронули что-то глубоко внутри Али. Стена, которую она выстроила вокруг себя, трещала и рушилась.

— Я тоже часто чувствую себя одинокой, — призналась она, впервые озвучивая то, в чём боялась признаться даже себе. — Там, в моём мире, я словно… невидимка. Нет, хуже — я видима только тогда, когда нужно посмеяться, унизить, растоптать.

И слова полились потоком — о школе, о Полине, о том, как мучительно каждое утро вставать с постели и идти туда, где тебя ждёт только боль. О том, как она ненавидит своё тело, свою внешность, свою слабость.

Точнее — ненавидела толстушка Аля.

Собственные воспоминания всплывали в разуме как в тумане, будто это была и вовсе чужая жизнь, всё дальше отдаляющаяся от неё. Жизнь, которую она с невероятным удовольствием отпустила бы и бросила в адское пекло.

К её удивлению, Ноктюрн не отстранился, не посмотрел с жалостью или отвращением. Наоборот, он придвинулся ближе и вдруг обнял её — крепко, надёжно, словно хотел защитить от всего мира.

От неожиданности Аля замерла, а потом расслабилась в его объятиях. Его тело излучало тепло, словно внутри него пылало солнце, согревающее не только кожу, но и душу.

— Они не видят настоящую тебя, — прошептал он ей в волосы. — Но я вижу. Ты удивительная, Александра. Ты сильная, смелая, добрая. И ты прекрасна — не только здесь, в мире снов, но и там, в реальности. Просто они слепы.

Его слова — как бальзам на раны, терзавшие ее годами. Аля уткнулась в его плечо и вдохнула столь горячо любимый запах — свежий, чистый, с нотками дождя, мяты и книг.

— Спасибо, — только и смогла прошептать она.

Он отстранился, но лишь для того, чтобы заглянуть ей в глаза:

— Не благодари меня за правду.

Его улыбка напоминала восход солнца — тёплая, яркая, обещающая новый день и новые возможности.

Они сидели так некоторое время — молча, просто наслаждаясь близостью друг друга. Потом Ноктюрн заговорил снова, но уже о другом — о своём детстве, о том, как в шесть лет впервые сел за фортепиано, как его пальцы сами нашли нужные клавиши, словно знали их всегда.

— Когда я играю, — признался он, — мир вокруг исчезает. Остаюсь только я и музыка. Это как… как разговор с самой вселенной.

— Когда ты начал сочинять? — спросила Аля, увлечённая его рассказом.

— В младших классах, — он улыбнулся воспоминаниям. — Первая мелодия пришла ко мне во сне. Я проснулся и сразу побежал к инструменту, боялся её забыть. С тех пор я записываю все, что слышу во сне.

— А что тебе нравится, кроме музыки? — Аля поняла, что хочет знать о нём всё.

— Синий и золотой цвета. Они для меня звучат как ми-бемоль и соль-диез — идеальная гармония.

Пока он рассказывал, в голове Али рождались невольные ассоциации: шероховатость клавиш из слоновой кости, гладкость отполированного дерева рояля, шелковистость струн.

— А запахи? — Аля поймала себя на мысли, что подсознательно запоминает каждую деталь, каждое слово, словно это самая важная информация в мире.

— Апельсины, — он вдруг засмеялся. — Я обожаю запах и вкус апельсинов! И ещё дождя на асфальте. И свежескошенной травы.

Теперь была её очередь делиться. Она рассказала ему о своей любви к рисованию, к книгам, к долгим прогулкам в одиночестве. О том, как в детстве собирала опавшие листья осенью и засушивала их между страницами дневника. О том, как любит запах корицы, вишневое варенье и звук дождя по крыше.

А потом она призналась в своей самой заветной мечте:

— Я хочу увидеть море. Настоящее, бескрайнее море. Я была там только пару раз, в детстве, с родителями. Но воспоминания почти стёрлись. Остался только звук волн и ощущение бесконечности…

Ноктюрн внезапно оживился:

— Море? Я тоже люблю море! И знаешь… — он взял её за руку, глаза его сияли. — Оно здесь, совсем рядом.

— Здесь? — Аля не верила своим ушам. — В мире снов есть море?

— Конечно, — он встал и потянул её за собой. — Пойдём! Я покажу тебе!

И они пошли — рука в руке, сердце к сердцу, душа к душе. Путь от дворца лежал через поле, засеянное высокими цветами, которые крошечными звездами светились в темноте и колыхались от легчайшего ветерка, словно волнующееся световое море.

— Здесь всегда ночь? — спросила Аля, оглядываясь на дворец: окна сияли тёплым светом, а силуэты танцующих пар всё ещё виднелись сквозь витражи.

— Да, — кивнул Ноктюрн. — Ночь — самое сокровенное время. Время, когда спадают маски, когда можно услышать шёпот собственной души. Ночь сближает людей сильнее, чем любые дневные часы.

Его слова отозвались в ней глубоким пониманием. Действительно, только ночью, в тишине своей комнаты, она могла быть настоящей — без страха осуждения, без необходимости прятаться, съёживаться, становиться невидимой.

Они шли молча, но это молчание не тяготило. Казалось, что их руки, сплетённые вместе, вели собственный разговор: каждое лёгкое прикосновение, каждое поглаживание пальцев таило в себе безмолвное признание и обещание друг другу.

Ночной воздух становился свежим и соленым. Аля ощутила это раньше, чем услышала — далёкий, ритмичный шум волн, разбивающихся о берег. Ее сердце ускорило бег.

Море! Настоящее море!