Всё о мореплаваниях Солнышкина - Виталий Титович Коржиков

– Ну-ну! – усмехаясь, кивнул Барьерчик.

– Ну-ну! – с пренебрежением сказал Уточка и вскинул утиный носишко: в коридор влетел курсант Упорный, а из отдела кадров выбежал взъерошенный инспектор и, обхватив за плечи всех троих, закричал:

– Выручайте, ребята!

Через полчаса, простучав чёрными ботинками по трапу «Светлячка», курсанты в чёрных бушлатах вытянулись перед неожиданно вышедшим навстречу начальником их училища.

– Товарищ начальник! – крикнул было Уточка, но начальник отмахнулся: «Начальник на судне один – капитан!»

В городе он был известен и как композитор, песни которого распевали все курсанты, под чьи марши выходил на праздники весь Океанск. И сейчас композитор выбрался в отпуск, чтобы на простом рабочем пароходике окунуться в шум ветров, грохот волн и весёлую музыку команд. Звуки вокруг так и просились в его будущие песни!

И через несколько часов, позвякивая бутылками, «Светлячок» торопился по океану. Сверкали спасательные круги, от борта к борту носились курсанты, а с мостика над морскими барашками весело раздавалось необыкновенно звонкое: «Плавали – знаем!» Рядом с капитаном, закатав рукава, поводил длинным носом боцман, на левой руке которого синело: «Дружба – закон моря», а на правой лучиком сияло: «Вася». Оба смотрели то на карту, то на горизонт и иногда перебрасывались короткими фразами:

– Выгрузимся?

– В срок. И не только выгрузимся! Загрузимся!

– Чем?

– Пустыми бутылками! Заберём до единой! – сказал капитан и усмехнулся: – И мы ещё докажем кое-что этим Солнышкиным, Перчиковым и Моряковым!

Но последней бутылки пришлось ждать очень долго. Пока камбальчане попивали кефир, полетел первый снег, пока собирали бутылки, скрипнул первый мороз, а когда поднажал второй, оказалось, что одной бутылки не хватало. Детсадовец Соскин смотрел в неё, будто в подзорную трубу, как вокруг «Светлячка» нарастал сахарный лёд.

И когда последний ящик с бутылками звякнул в трюме, вокруг парохода приплясывало такое ледовое поле, что к нему примерзали подмётки.

Теперь Плавали-Знаем, спускаясь в кубрик, так грохотал сапогами, что бутылки в ящиках жалобно дребезжали. «Всё! Всё!» – качал головой капитан.

И вдруг он остановился.

Из маленького динамика на стене доносился бойкий знакомый голос:

«Внизу было так холодно! Но экипаж маленького „Светлячка“ вёл борьбу за жизнь судна. Он не сдавался! Я видел, как он готовится к небывалой зимовке, и надеюсь ещё когда-нибудь рассказать о его настоящей эпопее!»

Плавали-Знаем протёр ухо, глаза его сверкнули, как два восклицательных знака, и, щёлкнув пальцами, он рассмеялся:

– Ах, Репортажик! Вот это Репортажик! Ну молодец! «Небывалая зимовка»!

Это было спасение. И какое! В голове Плавали-Знаем пронёсся целый вихрь событий: зимовка на льдине! Самолёты! Встреча героев! Слава! «Челюскин», «Георгий Седов»!.. И «Светлячок»! Вместо выговора – настоящая слава!

И капитан тут же выбил на машинке приказ: «В связи с невозможностью вырваться из ледового плена объявляю открытой зимовку».

Удивительное предложение Плавали-Знаем

«Светлячок» ещё вздрагивал от курсантских ударов, заиндевелые якорьки подпрыгивали в клюзах, а в кубрик к капитану бежали боцман и начальник училища. От обоих пахло морской травой, ветром, бодрым морозцем, но лица их были как две перепуганные тучки: сели!

И вдруг, споткнувшись о порог, они изумлённо посмотрели на капитана: лицо его сияло, он был полон загадочного величия.

– Ну что? – спросил он ещё загадочнее.

– Вмёрзли! – выпалил Васька.

– Крепко? – спросил Плавали-Знаем.

– Ещё не совсем, – сказал начальник училища. Румянец на его щёчках засиял ярче. – Ещё не совсем, – повторил он. – И есть маленькая идея…

Плавали-Знаем перебил его:

– Идея есть у меня!

– Какая? – Васька пошмыгал носом в сторону камбуза.

Плавали-Знаем вскинул вверх указательный палец:

– Вмёрзнуть ещё крепче!

Васька и начальник ошалело переглянулись и снова посмотрели на сияющего капитана: странные шутки!

Плавали-Знаем с улыбкой наклонился к ним:

– Славы хотите?

– А кто не хочет! – Васька пожал плечами, хотя определённая слава о нём шла давно.

– Смотря какой, – осторожно сказал начальник училища. От славы воспитателя он бы не отказался, от славы композитора – тем более!

– Ну, хотя бы славы зимовщиков! – сказал капитан.

У Васьки брови полезли вверх. А начальник училища усмехнулся: «Мужественный товарищ! Хорошо шутит!»

Но Плавали-Знаем многозначительно кивнул: «То-то…» – и вскинул голову:

– Зимовка! Нужна необыкновенная зимовка! Такая, о которой сообщило радио!

– А что! – согласился Васька. – Был бы компот!

Начальник училища озадаченно почесал в затылке. Он собирался что-то сказать, но капитан опередил его:

– Ваше дело – песни, моё – зимовка!

«И в самом деле, – подумал начальник, – конечно, моё дело – песни». Здесь он только гость, и вмешиваться в капитанские дела с его стороны было бы бестактно.

– Это может быть удивительная эпопея, – сказал Плавали-Знаем и подмигнул будущим зимовщикам: – Плавали – знаем! Может!

Со льдины снова донеслось: «Раз-два! Взяли!»

Кто-то вскрикнул, врезавшись в борт лбом, – за иллюминатором вспыхнуло. И Плавали-Знаем рассмеялся:

– С такими ребятами всё может быть! Свистать всех наверх!

Надо браться за дело

Но свистать кого-либо не было необходимости. Уточка и Барьерчик выбивали ботинками по трапу известную курсантскую мелодию: «Семь часов – пора на ужин!», и с чёрных бушлатов во все стороны сыпался иней. Лобастый Барьерчик прикрывал ладонью фосфоресцирующую в темноте шишку, но бросал взгляд на дверь камбуза, откуда в морозную ночь уплывали дурманящие запахи щей, сваренных коком парохода «Светлячок» Супчиком.

Курсанты ввалились в столовую и, увидев в руках тоненького седого кока дымящуюся супницу, хотели броситься к столу, но услышали бодрый голос капитана:

– Ну как? Вмерзаем?

– Вмерзаем! – в один голос ответили курсанты.

Плавали-Знаем прошёлся по столовой и сказал:

– Отлично!

– Что отлично? – спросил суровый Барьерчик.

– Вмерзаем! – весело сказал капитан.

Курсанты посмотрели друг на друга, на энергично мазавшего горчицей хлеб Ваську, на озадаченного начальника, но прочитать на их лицах что-либо определённое было трудно. Васька ахал от горчичного огонька, начальник что-то прикидывал в уме, а Супчик сам застыл от неожиданности с дымящейся супницей. Слова капитана были куда удивительней, чем его, Супчика, щи.

– Всё отлично, – повторил капитан, принимая супницу из рук изумлённого кока. – Значит, зимуем!

Оба курсанта и Супчик разом спросили:

– Как?

– Необыкновенно! – сказал Плавали-Знаем. – Главное – необыкновенно. А остальное уже зависит от нас с вами. Надо вспомнить, как зимовали другие. Кого вы помните из зимовщиков?

Чёрненький кудрявый Уточка хотел было сказать, что зимовка ему не нужна: ему светит место штурмана в рыбкиной конторе – у рыбачков на юге; но из желания блеснуть перед начальством выложил:

– Ну, Амундсен.

Начальник – хоть и был в отпуске – одобрительно кивнул.

– Мало ли кого помним – Скотта, Седова, Нансена, – сказал Барьерчик.

– Какие имена! А?! – Плавали-Знаем поднял вверх палец. – Какие люди!

Не согласиться с этим было трудно. Это звучало!

– А без зимовки кем бы они были?

Уточка, присаживаясь