Буря магии и пепла - Майрена Руис

от усталости. Микке увеличила количество вечеринок и светских мероприятий под предлогом возрождения некоторых северных традиций, утраченных за время президентства Лоудена. На самом же деле она стремилась отвлечь внимание людей от происходящего. От пыток, арестов, лжи по поводу Дайанды.

Сара ни разу не пожаловалась на то, что ей приходится каждый день устраивать новую вечеринку, и это при том, что она была занята подготовкой к Наступлению весны и ежедневно тренировалась с нами. Самое меньшее, что мы могли сделать, – сопроводить ее и предложить поддержку.

В тот вечер я надела простое северное платье, собрала волосы и отправилась вместе с Лютером на одну из террас замка, где устраивалась неформальная встреча. Последние несколько дней снег не шел, поэтому крыша была чистой. Ее украшали фонари, излучающие не только свет, но и тепло. При виде такой расточительной траты магии я фыркнула и взяла бокал вина, который предложил мне Лютер. Не обращая внимания на мой нахмуренный лоб, он улыбнулся и смотрел на меня до тех пор, пока я тоже не выдавила из себя улыбку.

Мне удавалось сохранять приветливое выражение лица более часа, несмотря на то что пришлось переговорить с десятками политиков, которые все как один были в восторге от правления Микке. Я смогла улизнуть, оставив Лютера наедине с Леоном Винсентом, когда беседу прервала Микке, призывая всех подойти к перилам. Лютер, не терявший меня из виду, встал рядом, прежде чем погасли фонари. Несколько секунд спустя в саду раздался сильный грохот и все вокруг озарили фейерверки.

Сначала я почувствовала знакомое благоговение, наблюдая за разноцветными вспышками в небе, но спустя некоторое время, когда взрывы стали громче и чаще, улыбка спала с моих губ. Я обхватила себя руками, пытаясь заглушить вибрацию в груди, и отвела взгляд от озаряющих ночь огней, но этого оказалось недостаточно. Дыхание стало прерывистым, и в этот момент я почувствовала, как Лютер взял меня за талию, уводя подальше от толпы.

– Ты в порядке? – спросил он, когда мы подошли к лестнице.

Я кивнула, цепляясь за его руку, и он повел меня вниз по ступеням.

Но грохот и вспышки света, проникающие через окна, не прекращались, и я по-прежнему не могла дышать… Почувствовав головокружение, я прислонилась к стене в коридоре.

– Айлин, дыши. – Лютер мягко взял меня за подбородок. – Посмотри на меня. Дыши вместе со мной.

Но я не могла. Я чувствовала давление в груди, словно чья-то невидимая рука сдавливала мои ребра, не давая сделать вдох.

– Закрой глаза.

Я тут же замотала головой, сама не зная почему. Лютер, все сильнее беспокоясь, сжимал мои руки в своих, но я почти не ощущала ни его прикосновений, ни его магии. Еще через мгновение он обнял меня за голову и поцеловал.

Наконец я закрыла глаза, вспышки исчезли, и я втянула носом воздух, чувствуя, как губы Лютера прижимаются к моим, наполняя меня его магией, его сердцебиением, его дыханием.

Я старалась ориентироваться на его ритм, заставляя себя делать вдох вместе с ним. Обняв Лютера за талию, я притянула его к себе, отчаянно желая ощутить вес его тела и не слышать грохота взрывов.

Внезапно Лютер отстранился от меня и посмотрел на лестницу. Я повернулась вслед за ним с колотящимся сердцем, пытаясь понять, что произошло.

Поставив ногу на последнюю ступеньку, на нас с удивлением смотрела Микке.

– Микке, – сказал Лютер, поправляя пиджак.

Она пару раз моргнула, и ее лицо несколько смягчилось.

– Прошу прощение за вторжение. Я думала, все наслаждаются фейерверком.

Вспышки света продолжали переливаться, краски разноцветным калейдоскопом отражались в окнах, однако теперь все это происходило снаружи, в садах, а не внутри меня.

– Прости нас, – сказал Лютер, беря меня за руку. – Мы не хотели проявить неуважение к тебе, уйдя раньше времени.

Улыбнувшись, Микке подошла к нам.

– Ничего страшного, – возразила она. – Но я думала, что фейерверки – одна из немногих вещей, которая нравится всем без исключения, независимо от происхождения.

– Мы и правда любим фейерверки, – выдавила я. – На Фестивале урожая мы смотрели их вместе и… Сейчас это навеяло некоторые воспоминания.

Лютер улыбнулся моей лжи, а Микке окинула нас внимательным взглядом.

– Мне они не слишком нравятся на самом деле. Они напоминают мне о войне, – призналась она. – Все жалуются на нас, в то время как в других странах порох используют в качестве оружия.

Я нахмурилась.

– Я читал об этом, – ответил Лютер, – хотя с трудом верится, как нечто настолько прекрасное может использоваться во вред.

Микке криво улыбнулась.

– В некоторых местах так говорят о магии. – И прежде чем мы успели ответить, она продолжила: – Ну что ж, мне нужно было на что-то отвлечься после последней казни.

Повисло долгое молчание, пока я не заставила себя задать Микке вопрос, чувствуя, как рука Лютера крепко сжимает мою:

– Какой казни?

– Смотрителя конюшен, которого мы задержали несколько дней назад. Мы казнили его сегодня утром.

Я снова почувствовала, что мне не хватает воздуха, но заставила себя дышать в такт с Лютером, чье дыхание было спокойнее моего.

– За что? – спросил он.

– Нападение на члена правительства во время войны является государственной изменой.

– Но мы не на войне, – сумела возразить я.

– Ты в этом уверена?

И, не сказав больше ни слова, она поклонилась нам и ушла.

* * *

В нашу спальню уже начали проникать первые лучи дневного света, когда Лютер заговорил, мягко поглаживая контуры моей татуировки:

– Той ночью…

Я набрала в легкие побольше воздуха, предчувствуя приступ отчаяния, который охватывал меня каждый раз, когда он вспоминал о том нападении, о том, как он думал, что я умерла. Но сейчас он думал не об этом.

– Ты никогда не говоришь о той ночи, – сказал он, подняв на меня глаза.

Он лежал, опираясь на локоть, пока другая его рука все еще гладила мою татуировку. Мои шрамы.

– Есть много вещей, о которых я не говорю, – пробормотала я.

– Но ты же знаешь, что можешь поделиться, если захочешь, верно?

Я откинула назад его челку, пропуская пальцы сквозь волосы. В мягком свете камина он выглядел моложе. Или, возможно, дело было в его выражении лица, таком уязвимом.

– Знаю.

Некоторое время я молча наблюдала за ним, нежно поглаживая его щеку большим пальцем, прежде чем продолжить:

– Я думаю… думаю, что мне больше не нравятся грозы. Хотя раньше я их любила. Вода – это жизнь, и есть что-то волшебное в этом зрелище, когда небо освещается вспышками молний. Но теперь… шум и свет… фейерверки…

Лютер молча смотрел на меня. Мне незачем было пускаться в объяснения.

– Возможно, со временем я вновь смогу их полюбить.

И, конечно, я снова вспомнила те странные дни, споры с Лютером, путешествие Джеймса… И страх перед тем, на что они готовы пойти ради меня.

– Лютер.

– Да.

– Ты можешь не отвечать, если не хочешь.

– Хорошо.

Я закусила губу, но решила спросить, пока не передумала:

– Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?

Лютер приподнялся на локте и вздохнул. Он недолго думал, прежде чем ответить:

– Я убивал людей своими действиями. Своими решениями.

Такого ответа я не ожидала. Я думала, он просто скажет «да» или «нет» и объяснит. Я готовилась услышать, что он убивал во времена войны, несмотря на свой молодой возраст. И мне важно было убедиться, что он не делал бы этого тогда, если бы знал обо всем раньше. Однако этот ответ…

– Мой отец и Лоуден погибли из-за моих действий, – тихо сказала я, отведя взгляд.

– Нет. Они погибли из-за действий Микке. Это большая разница.

Я почувствовала озноб, и Лютер укрыл меня одеялом.

– А что, если мы совершаем ошибку? – не сдержавшись, спросила я, сама того не желая. – Что, если мы сделаем только хуже? Иона…

– Айлин, уверяю тебя, любой исход лучше, чем снова оказаться на войне.

Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и не могла продолжать говорить вслух то, о чем думала. Если бы случилась война с Дайандой, нам не пришлось бы в ней участвовать. Мы просто могли бы покинуть дворец, позволив другим решать эту