Еврейка - Алеся Ранимая

«Время пятнадцать часов двадцать две минуты. Шесть ракет было выпущено по территории Израиля за истекший час. Их падение зафиксировано в районе Хайфы и близлежащих городов. Жертв и разрушений нет. Министр Обороны Британии заявил: военные действия Израиля на территории южного Ливана совершенно оправданы. Нападение на мирных жителей и нанесение им ущерба, конечно, ужасная вещь сама по себе, но Израилю не оставили выбора».

Шестое августа 2006 года. Центральная автобусная станция. Иерусалим. Пятница. Время — два часа до захода шабата. Это значит, что все, кто находится на станции, мечутся в предпраздничном угаре в попытке запихнуться в любой, желательно всё-таки свой автобус и свалить из треклятого города куда подальше. Успеть. Успеть. Успеть. Главное — успеть доехать до дому, до гостей или куда ещё, прежде чем вся страна замрёт в богоугодном порыве. И никакая собака не двинется. Шабат — йом ха-кодеш. Суббота — день святости. Показатели святости живут в ультрарелигиозных районах Иерусалима, в оплоте иудаизма — Цфате и вообще где угодно, кучно и слаженно, как пингвины, подставив безбожному миру свои чёрные спины, огородившись Торой, защищённые ёмким словом «Бог». Среднестатистический еврей вспоминает о Последнем в лучшем случае всуе, в худшем — после инсульта или перед инфарктом, когда сердце сжимается в последнем усилии, или перед розыгрышем Лото на 20 миллионов. В большинстве других случаев — когда хорошо, или когда очень хорошо, или когда выбрасывает на встречную полосу — в таких случаях вспоминаются «черт», «член» и «пизда». Но Бога все боятся, потому как не знают, кто он такой. А эти — пусть разрозненные (более 20 общин и конфессий, которые то и дело поливают друг друга грязью), пусть устаревшие (браки по сватовству и прочие пережитки, которым завидуют некоторые старые девы), пусть вечно потные (традиционная одежда скорее подходит под климат Финляндии), пусть противные, и неработающие, и не служащие в большинстве своём в армии — эти с Богом на короткой ноге. А если и нет, то они хорошо прикидываются. Так хорошо, что Бог и все отношения с ним из рамок интимных и личных расползлись на уровень общественный, хотелось бы сказать — общенациональный, но не могу соврать. Ко всему прочему была война. Израиль воевал с Ливаном. Но это было далеко от иерусалимской автобусной станции.

«Пятнадцать часов двадцать пять минут. Прямое попадание ракеты в дом в Кирьят Бялике. Жертв нет».

В зал вошла девушка. Она тащила два плоских монитора в ярких оранжевых коробках и прозрачный пакетик с пачкой дисков. В каждой руке по монитору, на бёдрах — красная сумка-пояс. Обтягивающие бриджи, шлёпанцы на каблуках. Незаметная маечка с глубоким вырезом. Девушка перебирала каблучками, а за ней мерно вышагивал человек с дорожной сумкой через плечо. Человек был высок, худ и элегантно одет. На его шее болтался красивый шёлковый шарфик. Здесь придётся сделать небольшое отступление.

Автобусная станция построена по-еврейски. Значит так, входишь в неё с улицы и попадаешь на первый этаж. Логично. Внизу имеется ещё один «минус первый» этаж, а под ним ещё несколько непонятно каких этажей стоянки. Автобусов нет ни на первом, ни на одном из минусовых. Чтобы добратся до автобуса, как это ни удивительно, надо подняться на третий этаж. Проехать на эскалаторе два торговых зала, два этажа, сесть на автобус и мило спуститься обратно на землю, на первый этаж.

Значит, поехала девушка по эскалатору.

— Я же тебе говорила, отличный фильм!

Она говорила вперёд, сама себе, но человек, следующий за ней по пятам, как будто и привык. Отвечал как ни в чём не бывало — в спину.

— Ну, хорошо хоть в кино у нас вкусы совпадают.

— Почему это «хоть»? Мы идеальная пара! У нас всего-то три пункта для разногласий! Животные: кормить — не кормить, подбирать — не подбирать. Люди: любить — не любить, жертвовать — не жертвовать. И ещё что-то…

— Книги? — снова в спину. Тык-тык тык — каблучки стучат — новый эскалатор, и она повернулась.

— Книги? То, что у тебя дурной вкус в литературе — это ещё не повод для ссоры.

— Дурной вкус?!

— О, извини, я не могла не ляпнуть ради красного словца, вырвалось.

Эскалатор кончился. Он обогнал её и отмерил пять шагов в сторону Макдональдса. Тык-тык-тык — еле поспела, кричала в спину:

— Ну ты же меня знаешь, я как что-то ляпну!

Никакой реакции. Ладно, зайдём с тыла:

— Ты джентльмен или нет? Помоги даме, я устала это всё тащить!

Он остановился и дал ей налететь на свою спину. Повернулся.

— Ты же меня знаешь. Я (с ударением на Я) совсем не джентльмен…

Они стояли и смотрели друг на друга.

— Ладно, проехали. Будешь мороженое?

— Ну ты ваще, и куда я его себе воткну?! В карман?

Она стояла перед ним, расставив руки — по монитору в каждой, и нагло смотрела. «Ну ты ваще даёшь! — говорили её глаза. — Я тут тащу всю эту байду, хоть она, в общем, и моя, конечно, ты, блин, не помогаешь ни хрена, обижаешься, как баба, да ещё мороженое тычешь! Капец!»

А он смотрел на неё и думал: «Вот, только жениться собрался…» Нет, он так не думал, он всего лишь хотел помириться.

Джентльменом он действительно не был, так что развернулся и пошёл за мороженым. Она же, выдержав небольшую паузу, развернулась — «Ах так? Ну и не надо!» — и пошла на платформу автобуса номер 437, обдумывая, как бы и когда бы укоротить себе язык и при этом незаметно помириться. Когда дошла, поставила свои мониторы, покрутила головой, оценила толпу, которая собралась. Тут надо кое-что добавить по поводу маршрута 437. Маршрут Иерусалим — Ашкелон, тот, что у моря, возле Газы. Полтора часа езды в хорошую погоду. Идёт не идёт — петляет, мать его так, собирает и развозит толпу народа. В общем, никуда не сворачивает, но останавливается у каждого столба: где колхоз, где посёлок, где городок. Всех надо собрать, перевезти, обслужить.