Здесь курят - Кристофер Тейлор Бакли

До того как Ник Нейлор стал главным общественным представителем Академии табачных исследований, его, случалось, обзывали по-всякому, однако с Сатаной так вот прямо никто покамест не сравнивал. Председательствующий – давний получатель обильных правительственных дотаций, вдохновлявших его на неустанную священную войну с индустрией, которая поставляла пятидесяти пяти миллионам страдающих хроническим кашлем американских курильщиков предметы любезного их сердцам, хоть и неотделимого от чувства вины удовольствия, – тыкал теперь указкой в картинку, спроецированную на пещерную стену бальной залы отеля, в которой проводилась эта конференция. Рогов или там хвоста Нику не пририсовали, пострижен он тоже был по-людски и вообще походил на человека, с которым разминешься в коридоре и не оглянешься, вот только кожа у него была такой красной, как будто он сию минуту искупался в воде, омывшей ядерный реактор, а глаза – сверкающими, бойкими глазками сводника. Подпись, дополненная гарнитурой, явно позаимствованной с пачки сигарет, – у себя в конторе они называли ее «истерика полужирная», – гласила: «Предупреждаем: есть леди, способные сказать что угодно, лишь бы продать Вам сигареты».

Аудитория, состоящая из 2500 «профессиональных здравоохмурителей», как назвал их про себя Ник, пролиставший список участников, в котором ему удалось обнаружить и нескольких дипломированных докторов, завидев слайд, удовлетворенно заурчала. Это их урчание Ник знал, и знал хорошо. В воздухе явственно пахнуло котовником, и Ник представил, как «здравоохмурители» точат когти о ножки своих стульев. «Я уверен, что следующий наш… э-э… оратор…» – председательствующий запнулся, слово было слишком невыразительным для описания человека, который зарабатывает на жизнь, уничтожая по 1200 человек в день. Двенадцать сотен людей ежедневно – два аэробуса, набитых мужчинами, женщинами и детьми. Да-да, он убивает и невинных детей тоже, отнимая) них светлое будущее, радостные мгновения победных голов, надежду на окончание школы, а там и университета, счастливый брак, отцовство, возможность реализовать свои способности в любимой профессии, добиться выдающихся успехов в технике, медицине, экономике, – и кто знает, сколькие из них могли бы получить Нобелевскую премию? Агнцы, обреченные на заклание Николасом Нейлором и прочими приспешниками табачной индустрии, которую он так велеречиво защищает. Более 400 000 в год! Геноцид, вот что это такое. Человеку чувствительному просто не по силам удержаться от слез при мысли о таком числе – да, именно жертв, жизни которых обращены в груду окурков, дотлевающих в колоссальной пепельнице корпоративной алчности, вот этим высоким, ухоженным, одетым в хороший костюм сорокалетним палачом, который, конечно же, »…не нуждается в представлении».

Бессмысленно пытаться умягчить эту свору обычным неискренним юмором, который в Вашингтоне сходит за искреннее самоуничижение. Пожалуй, неискренняя серьезность будет повернее.

– Хотите верьте, хотите нет, – начал Ник, теребя свой шелковый галстук, дабы показать, что нервничает, хоть он ничуть не нервничал, – но мне очень приятно участвовать в симпозиуме «Чистые легкие – 2000».

Двадцатый век, жалуясь и покряхтывая, влачится к концу, и какую конференцию ни возьми, всякая называется «То да се – 2000», норовя внушить мысль, что она-де посвящена наиважнейшим вопросам, рассмотрение которых невесть почему было отложено на целую тысячу лет, – а на самом деле, пытаясь привлечь внимание какого-нибудь из комитетов Конгресса по ассигнованиям, или «титьки», как называют их между собой падкие до привилегий корпорации, которые тем, собственно, и кормятся, что сосут средства из государства. «Интересно, – думал Ник, – конференции 1890-х были такими же? Проводился ли, скажем, в ту пору субсидируемый федеральным правительством симпозиум „Кучерской кнут – 1900“?» Аудитория не откликнулась на вступительное излияние Никовых чувств. Но и не ошикала его. Он взглянул на ближайший стол, круглый стол, за которым сидели ненавистники особенно ярые. Самые ярые обычно усаживаются поближе и что-то лихорадочно строчат в блокнотах – купленных, между прочим, на деньги налогоплательщиков США, – блокнотах, которые они обнаружили в якобы замшевых кейсах, также оплаченных несчетными налогоплательщиками и украшенных красиво оттисненной эмблемой конференции «Чистые легкие – 2000». Они отвезут эти кейсы домой, и подарят детишкам, сэкономив на приобретении новой футболки. «Мой предок сгонял в Вашингтон, и все, что он мне привез, – вот этот занюханный кейсик». Ненавистники, взвинченные предыдущими докладчиками до экстатического восторга ревнителей нового пуританизма, теперь понемногу впадали в мыслительный ступор и свирепо таращились на Ника снизу вверх.

– Потому что, – продолжал Ник, которого бесполезность происходящего начинала уже утомлять, – я твердо верую в то, что нам нужна не столько конфронтация, сколько консолидация. Целиком украдено из «Курса бессмысленной, но ритмичной элоквенции» Джесси Джексона – ну и ладно, зато работает безотказно.

– И я особенно благодарен организаторам «Чистых легких – 2000»… – произносится с тонкой иронией, дабы организаторы поняли, что ему известно, до чего отчаянно – совсем как морские пехотинцы на горе Сирубачи – они сражались, стараясь не допустить его сюда, – за то, что они в конце концов согласились сделать эту конференцию конференцией в самом полном смысле слова. Я всегда твердо веровал, что, имея дело с вопросами такой сложности, как наши, следует побольше говорить не друг о друге, но друг с другом. Ник сделал паузу, позволяя слушателям оценить изящную подстановку – «вопросы» вместо «прав табачной индустрии истреблять по полмиллиона американцев в год».

Пока все идет хорошо. Никто не вскакивает, не орет: «Массовый убийца!» После того как тебя поставят в один ряд с Гитлером, Сталиным и Пол Потом, бывает порой трудно собраться с мыслями. Впрочем, когда дело дошло до ответов на вопросы, это все же случилось. В центре зала воздвиглась женщина и сообщила, вызвав радостный гогот, что Ник «представляется ей приятным молодым человеком»; затем она сказала, что хочет «поделиться с ним своим недавним опытом». Ник внутренне подобрался. «Обмен опытом» с кем бы то ни было из этой своры не сулил ничего хорошего. Женщина живо описала подробности «отважной борьбы» дорогого ей, ныне усопшего человека с раком легких. Затем, скорее в грусти, чем в гневе, спросила Ника: «Как вы можете спать по ночам?» Ник, не впервые попадавший в такое положение, сочувственно кивал, слушая рассказ о последних героических часах дядюшки Гарри.

– Я благодарен вам, мадам, за то, что вы поделились с нами вашим опытом, и, полагаю, выражу чувства всех присутствующих, сказав, что все мы сожалеем о вашей трагической утрате, однако мне кажется, что вопрос, который стоит перед нами сегодня, сводится к тому, желаем ли мы, американцы, жить, сохраняя верность таким документам, как Декларация независимости, Конституция и Билль о правах. Если мы отвечаем «да», тогда, я думаю, путь, лежащий перед нами, ясен. И я уверен, что, если бы ваш дядюшка, бывший, несомненно, прекрасным человеком, оказался сегодня здесь, он наверняка согласился бы с тем, что, принявшись переиначивать главные принципы, заложенные нашими отцами-основателями, многие из которых и сами были, как вы помните, табачными фермерами, – переиначивать, опираясь всего лишь на разного рода откровенно ненаучные домыслы, мы поставим под угрозу не только нашу свободу, но и свободу наших детей и внуков. Тут важно было не останавливаться, дабы не помешать этому сногсшибательному по алогичности выводу окрасить собою процессы, протекающие у слушателей в мозгу.