Гоп-стоп, битте! - Георгий Хлусевич

Когда застарелый геморрой и некурабельный простатит лишили древнего, как папирус, благородного Оскара фон Деринга возможности скакать на его любимом жеребце тракененской породы, старик спятил. Так, по крайней мере, решили его знакомые и в первую очередь единственный наследник его состояния — внук Михаэль.

Родители Михаэля погибли в автомобильной катастрофе, и его воспитанием занялся дед.

Первые симптомы старческого слабоумия внук обнаружил у престарелого дедушки еще тогда, когда тот приказал ему, с отличием окончившему Wirtschaftgymnasium — гимназию с экономическим уклоном, подать документы на ветеринарный факультет и одновременно поступать в дорогостоящую секцию дзюдо.

Дед не был деспотом. Он преследовал тайную, одному ему известную цель и ради ее осуществления был готов сломать хребет любому, кто встал бы у него на пути.

Хорошие люди не бывают хорошими воспитателями. Дед был воспитателем превосходным. Он знал, что ослушаться его нельзя.

Фамильный замок на берегу Рейна, завещанный внуку в случае неукоснительного выполнения его требований, служил отличной гарантией послушания.

Явное ухудшение психического состояния гроссфатера наступило через три года. Дед дождался, когда внук прослушает полный ветеринарный курс всего, что касается коневодства, приказал наследнику бросить ветеринарию и поступить на факультет славистики. Идиотский приказ совпал по времени с появлением в доме чешской немки Матильды.

Экономный до скупости хозяин особняка брал на работу в качестве Putzfrau^[1] только молодых и хорошеньких, но даже последнее обстоятельство не позволило ни одной из девиц задержаться в доме дольше чем на полгода. Всех их принимали с так называемой Probezeit — испытательным сроком на полгода, что давало возможность работодателю по истечении указанного времени без всяких объяснений отказать в выдаче Fesfer Vertrag^[2] и, сказав лицемерное: es tut mir so leid^[3], — положить глаз на следующую мамзель.

Обольстительные формы молодого тела Матильды в сочетании с другими, известными только одному хозяину качествами, нарушили сложившуюся традицию. Матильда единственная из претенденток получила заветный Fester Vertrag и осталась в доме навсегда.

Михаэль безропотно выполнил странный приказ. Он оказался способным и прилежным учеником. Михаэль обучился разговорному русскому и кириллице, а студенты-славяне из бывших «стран народной демократии» — сербы, поляки, словаки, болгары и примкнувшие к ним русские немцы-аусзидлеры^[4] — научили тихого в прошлом Михаэля хлестать водку, волочиться за барышнями, решать проблемы без вмешательства полиции и врать про несуществующий интим с матушками особо отличившихся негодяев чаще, чем это позволяли приличия.

* * *

Единственный сын и продолжатель дела успешных конезаводчиков из Восточной Пруссии, Оскар фон Деринг оделся как на дипломатический прием и велел секретарше пригласить внука на собеседование. Роскошный дом в земле Рейнланд-Пфальц родители успели купить еще до войны и тем самым смогли уберечь сына от разорения. Ни одна бомба не упала на крышу старинного особняка.

Михаэль пришел за час до назначенного времени. Опаздывать было никак нельзя. Дед записывал в личные враги каждого опоздавшего. По глубокому убеждению старого кавалериста и потомственного прусского офицера, уважительных причин для опоздания не существует.

Оскар приказал накрыть ужин в кабинете.

Матильда внесла на подносе шварцвальдскую ветчину, тирольскую колбасу с сыром и баварскую с острым перцем, черный хлеб для господина, серый — для его внука (белый хлеб едят только неженки, поэтому его подавали исключительно под французский сыр с плесенью).

Достала из бара и выставила стеклянной батареей бутылки с вином.

Зажгла свечи.

А когда наклонилась, чтобы из нижнего отдела старинного буфета достать дощечки для нарезания копченостей, и ткань узкой в бедрах юбки плотно облегла необыкновенной привлекательности зад, Михаэль перехватил заинтересованный взгляд деда и понял, что старый кавалерист разбирается не только в лошадях.

— Сухое красное располагает к беседе и в сочетании с черным хлебом улучшает пищеварение. — Оскар освободил от пробки бутылку Dornfelder, понюхал, остался доволен и продолжил: — Легкомысленный Sekt^[5] делает мужчину смелей на любовном фронте, а даму — гораздо сговорчивей, старый добрый Doppel Korn^[6] хорошо согревает в холодную погоду, но если его перебрать, человек утрачивает доброту и становится агрессивным, пиво расслабляет и клонит ко сну. Так что ты выпьешь, мой мальчик?

Мальчик с удовольствием накатил бы грамм двести водочки и залакировал бы ее потом кружкой холодного терпкого пива Jever, но он слишком хорошо знал деда.

Михаэль успел отметить на его пергаментных щеках слабый румянец, что было несомненным признаком волнения опы^[7], приплюсовал к этому парадный костюм, перенос трапезы из столовой в кабинет, чтобы беседу не могла подслушать прислуга, суммировал наблюдения и протянул руку к бутылке мозельского.

Дед молча одобрил его выбор, произнес как молитву: «Gott segne den Winzerstand und das deutsche Vaterland»^[8] — и наполнил бокал.

Затем поднял бокал. Прищурил по-снайперски один глаз. Отодвинул искусно граненый хрусталь на расстояние вытянутой руки, чтобы пламя ближайшей свечи полностью скрылось за контуром бокала и свет его лучей пронзил насквозь его содержимое.

Легким круговым движением окатил рубиновой волной хрустальные стенки, поволновал и успокоил вино, оценил цвет и прозрачность напитка; сказал, как выдохнул, традиционное prost^[9], сделал большой глоток и произнес самую длинную речь в своей жизни.

Но сначала подвел внука к большому зеркалу, стал рядом и обратил внимание Михаэля на их поразительное сходство.