Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

Входивший во двор Фань Сань был навеселе.

— Скоро японцы сюда заявятся, выбрала времечко ослица ваша! — недовольно ворчал он. — Хотя что тут говорить, её мой жеребец покрывал. Кто колокольчик на шею тигру повязал, тому и развязывать. Ты, Шангуань Шоуси, смотрю, молодцом, бережёшь репутацию. Хотя, тьфу, какая у тебя репутация! Я только из уважения к матушке твоей. Мы с твоей матушкой… — хохотнул он. — Она мне скребок изготовила — лошадям копыта подрезать…

Шоуси обливался потом и что-то бормотал, едва поспевая за Фань Санем.

— Фань Сань! — послышался громкий голос Шангуань Люй. — Тебя, как духа-покровителя, не дождёшься, ублюдок!

— Фань Сань явился! — приосанился тот.

Взглянув на распростёртую на земле чуть ли не при последнем издыхании ослицу, он тут же почти протрезвел.

— О-хо-хо, надо же так! Что раньше-то не позвали?

Скинув с плеча сумку из воловьей кожи, он нагнулся, потрепал ослицу по ушам и погладил по брюху. Потом повернулся к заду, потянул за торчащую из родовых путей ногу и, выпрямившись, печально покачал головой:

— Поздно, дрянь дело. Говорил я твоему сыну, когда он привёл её в прошлом году на случку: «Лучше с ослом этого вашего кузнечика спаривать». Так он и слушать не стал, жеребца ему подавай. А мой жеребец племенной, чистокровный японец, одно копыто больше её головы. Как забрался на неё, так она чуть не грохнулась: ну прямо петух воробьиху топчет. Но мой племенной — он племенной и есть, дело своё знает: зажмурился и знай себе охаживает кузнечика вашего. Да будь и чей другой жеребец, что с того? Тоже трудно рожала бы. Ваша для мулов не годится, ей только ослов и приносить, таких же кузнечиков, как сама…

— Фань Сань! — оборвала его рассерженная Люй. — Это и всё, что ли?

— Всё, всё. Что тут ещё говорить! — Он поднял сумку, закинул её на плечо и, снова утратив трезвость, пошатываясь, двинулся к выходу.

Но она схватила его за руку:

— Неужто вот так просто и уйдёшь?

— А ты разве не слыхала, почтенная, о чём хозяин Фушэнтана горланит? Скоро уже вся деревня разбежится! Так кто важнее — я или ослица?

— Верно, думаешь, не уважу тебя, почтенный Сань? Будет тебе две бутыли доброго вина и свиная голова. В этой семье я хозяйка.

— Знаю, знаю, — усмехнулся Фань Сань, глянув на Шангуаней — отца и сына. — Таких женщин, чтобы семью кузнеца как клещами держали да с голой спиной молотом махали, во всём Китае не сыщешь, экая силища… — И он как-то странно рассмеялся.

— Не уходи, Сань, мать твою, — хлопнула его по спине Люй. — Как ни крути, две жизни на кону. Племенной — твой сынок, ослица эта сноха тебе, а мулёнок у неё в животе — внучок твой. Давай уж, расстарайся: выживет — отблагодарю, награжу; не выживет — винить не буду, знать судьба моя такая несчастливая.

— Экая ты молодец: и ослицу, и жеребца в родственники мне определила, — смутился Фань Сань. — Что тут скажешь после этого! Попробую, может вытащу животину с того света.

— Вот это я понимаю, разговор. И не слушай ты, Сань, россказни этого полоумного Сыма! Ну зачем японцы сюда потащатся? К тому же этим ты благие деяния свои приумножаешь, а черти добродетельных стороной обходят.

Фань Сань открыл сумку и вытащил бутылочку с маслянистой жидкостью зелёного цвета.

— Это волшебное снадобье, приготовлено по тайному рецепту и передаётся в нашей семье из поколения в поколение. Как раз для случаев, когда у скотины роды идут не так. Дадим ей, а уж если и после него не родит, то даже Сунь Укун[17]не поможет. Ну-ка, подсоби, господин хороший, — махнул он Шангуань Шоуси.

— Я подсоблю, — сказала Шангуань Люй. — У этого всё из рук валится.

— Раскудахталась курица в семье Шангуань, что петух яиц не несёт, — проговорил Фань Сань.