Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

1

После месяца глубокого траура Кристина-Альберта убрала длинные юбки и вернулась к тем, к которым привыкла, несколько напоминающие нижнюю часть формы шотландских гвардейцев. Она не бездельничала, пока ее отец улаживал дела с мистером Сэмом Уиджери, и составила план, который сулил счастливую жизнь и ее отцу, и ей самой. Она одобрила идею пансиона и выбор Танбридж-Уэллса для начала. Она прекратила тщетную борьбу с тем, что он продолжал без настояний, но упрямо называть его Танбридж-Уэллсом. По некоторому размышлению она почувствовала, что Танбридж-Уэллс это и правда место, где, во всяком случае, будет жить он.

Это тихое отступление от честности вполне гармонировало с его привычной жизнью несколько по касательной к реальности.

Однако ей удалось внушить ему, что раз теперь им предстоит кочевая жизнь, но у них остаются некоторые количества книг, предметов мебели, которые продать не удалось, а миссис Сэм Уиджери отказалась взять и по номинальной цене, и еще всякие редкости — например, половина скорлупы, как он полагал, от яйца вымершей бескрылой гагарки, регалии розенкрейцеров с мумифицированным ястребом из Египта, обладателем пророческих свойств, — то по всему по этому им следует обзавестись в Лондоне, так сказать, штаб-квартирой, где можно было бы хранить вышеперечисленное и куда он и она могли бы возвращаться из различных пансионов, разбросанных по всему миру. И посему она начала наводить справки, в результате которых разработала великолепный план — разделить кров с двумя своими хорошими друзьями, которые занимались искусством, литературой и живописным сведением концов с концами в перестроенной конюшне в Челси. Собственно, она уже обо всем с ними договорилась. Мистеру Примби она сообщила, что договорилась с ними, следуя его инструкциям, и через какое-то время он уже не сомневался, что дал ей инструкции, а она их строго выполнила.

Лонсдейлское подворье ответвляется от Лонсдейл-роуд в Челси, и ведет в него внушительный вход с большими оштукатуренными колоннами по сторонам и аркой над ними с барельефом Нептуна, морских коней и надписью «Лонсдейлское подворье». Внутри него некогда помещались конюшни и каретные сараи со спальней и жилой комнатой над ними (последняя в более плодовитые времена служила заодно и спальней), а также лестничной площадкой и так далее — уютное жилище кучера (и его жены, и его детей), примостившееся над благородной обителью карет и лошадей. Но развитие наук и расцвет изобретений покончил с благородным распорядком вещей и настолько уменьшил число кучеров и карет в мире, что Лонсдейлскому подворью пришлось принимать других обитателей. А так как оно было слишком узким, чтобы в нем могли свободно передвигаться автомобили, не проминая крылья и не сокрушая радиаторы, то ему пришлось покраситься в приятные колера и опереться на искусство и интеллигенцию.

Молодым друзьям Кристины принадлежало одно из этих перестроенных кучерских жилищ, а поскольку они совсем не были готовы вносить квартплату (очень даже аристократическую), то крайне обрадовались возможности принять мистера Примби, а главное — Кристину-Альберту, как сожильцов. Мистеру Примби предназначалась большая комната внизу, чтобы разместить книги, избыточную мебель, безделушки и раритеты, а также диван, который можно было превратить в кровать, буде он пожелает переночевать в Лондоне. А Кристина-Альберта получала в полное свое распоряжение спаленку за комнатой отца, бодрая цветовая гамма из оранжевых и голубых тонов более чем компенсировала отсутствие дневного света и свежего воздуха. Но когда молодые друзья устраивали вечеринку, а также когда мистер Примби пребывал в отъезде, они имели право пользоваться большой комнатой, а при устройстве вечеринки спаленка Кристины-Альберты должна была служить гардеробной для гостей.

Сдающие в поднаем сохраняли за собой пользование верхними комнатами, кухня же и прочее считалась в общем пользовании. Ничто в этом соглашении не обрело письменной формы, а многие вопросы прямо и откровенно были оставлены для будущих разногласий.

— Мы будем свиньями и возьмем на себя квартплату, — сказала Кристина-Альберта, как это, собственно и предполагалось.

— Мы большую часть времени работаем не дома, — сказал мистер Гарольд Крам. — Многое наладится само собой. Предусматривать все до полной определенности бессмысленно. — Определенным было то, что платить за перестроенный каретник предстояло мистеру Примби.

Мистер Гарольд Крам был рыжим молодым человеком с копной волос и вздыбленным профилем — молодым человеком, одетым в синий халат, потрепанные серые брюки и шлепанцы. У него были крупные веснушчатые руки и работал он в Черном и Белом. Мистер Примби подумал было, что речь идет о новом виски, но выяснилось, что это — искусство. Гарольд жил на попытки продавать рисунки для рекламы и карикатуры для еженедельников. Выражение его было надменным, голос сдержанным, и мистеру Примби почудилось, что мистер Крам не познакомился с ним, а стерпел его. Кристину-Альберту и мистера Крама, видимо, связывала безмолвная дружба — они не обменялись ни единым словом. Он поднял руку и пошевелил на нее пальцами — довольно-таки меланхолично.