Повести монгольских писателей. Том первый - Цэндийн Дамдинсурэн

и не носила. Когда сын женится, все подарю невестке. Сейчас ни у кого уже нет такой красоты. Если это добро продать, несколько лет можно жить!» — с такой мыслью она завязала украшения в хадак, убрала его в сундук и вытащила еще один сверток…

Уже год Хорол-гуай и ее сын жили одни. С мужем, умершим от неизлечимой болезни, она сошлась тайком и прожила без малого сорок лет, делила с ним радость и горе, дом содержала в чистоте и уюте, всегда старалась быть не хуже других. Хорол свято верила в то, что для мужчины главное — конь, а для женщины — муж и дом. В свои молодые годы не бывала ни на каких праздниках, даже монастырские таинства смотреть не ходила, считая, что добродетельной женщине это не пристало. С соседками всегда была заносчива, мужа расхваливала вслух, хорошо знала, что и кому надо про него сказать. Здоровья была крепкого, за долгую жизнь не простудилась ни разу, но любила поахать да поохать. Когда Хорол-гуай перевалило за пятьдесят, она решила, что на старости можно и покрасоваться перед соседями. На собрания, лекции и беседы надевала теперь красный чесучовый дэл и изумляла доярок золотыми серьгами. За Хорол водилась слава домовитой хозяйки — все-то она успевает, и дом-то у нее, как картинка, а на самом деле она уже начала сдавать. Да и немудрено: кроме коров объединения, которых она доила последние десять лет, ей приходилось еще и своих десять обхаживать. Однако, чтобы помочь сыну, она по-прежнему вставала с солнцем, готовила еду, пересчитывала скотину, а вечером встречала сына возле юрты…

Девушкой, с которой чуть не столкнулся задумавшийся Дуйнхар, направляясь на своем Гнедом в сторону молочной фермы, оказалась Дунжидма. Уже сияла луна, и в ее свете пораженный Дуйнхар увидел вдруг строгое точеное лицо и тонкие розовые губы, раздвинувшиеся в улыбке и приоткрывшие ровные белые зубы. Восхищенный, он готов был упасть перед своей любимой на колени, но только застыл в седле и словно онемел.

А Дунжидма поздоровалась и, легонько ударяя коротким кнутом по боку своего сытого коня, сказала вдруг:

— Мать твоя одна в юрте. Хорошо, что у нее работы много, не то тоска заест. Сюда вообще только начальство и наведывается.

Дуйнхар подумал, что для Дунжидмы «начальство» — это тот счетовод из центра, который зимой приезжал. От мысли, что кто-нибудь из «начальства» может похитить у него любимую, Дуйнхару стало нестерпимо тяжело. «Ну вот наконец встретились, — думал Дуйнхар, — а дальше что?» И тут он обрел дар речи.

— А где ваша юрта стоит? — спросил он едва слышно, не глядя на девушку.

— Вон она, в третьем ряду сзади, у нее крыша из зеленого брезента.

— А-а… Я ведь этим летом еще не был здесь ни разу, потому ничего не знаю.

— Ты по делу приехал или так?

— Да, с одним человеком хотел повидаться. Он помолчал и прибавил:

— Ты спешишь, наверно? Дорлиг-гуай дома?

Дунжидма посмотрела по сторонам и проговорила:

— Дома никого. Отец с матерью к источнику уехали, поэтому мне одной теперь приходится со стадом управляться.

Сказав это, она вроде как застыдилась своих слов и покраснела. А Дуйнхар обрадовался, будто глубокий ров на коне перепрыгнул, но виду не подал и только ласково позвал:

— Дунжа! — Помолчал немного и спросил: — Можно мне к тебе или домой уезжать?

Дунжидма сидела в седле прямо, положив руки на гриву коня. Посмотрела в глаза Дуйнхару и вымолвила:

— Как знаешь, решай сам…

Последнее слово Дуйнхар едва расслышал.

Оба замолчали, словно прислушивались к чему-то. Вдалеке ревел бык, привязанная на ночь корова зазывала к себе теленка.

Коротко сказав: «Поехали!» — Дуйнхар натянул поводья. Дунжидма взмахнула кнутом и направила коня к юрте, крытой зеленым брезентом. Позвякивали стремена, легонько касавшиеся одно другого…

Когда трава совсем высохла, тетушка Хорол перестала ходить босиком. Наступила осень и, пусть увяли цветы и посыпались с деревьев листья, но ее Дуйнхар женился, и потому в душе Хорол цвели прекрасные цветы довольства и счастья… В ожидании невестки она несколько дней убирала свой дом, перемыла и вычистила все — тоно, уни, сундуки, шкафы, ведра. Разделить радость вдовы приходили соседи. Издалека завидев четырех всадников, выехавших из маленькой рощицы, Хорол приложила руку к глазам и стала ждать. Когда всадники приблизились, она увидела, что среди них есть девушка. «Это и есть моя невестка…» — поняла она, подошла к коновязи и, когда Дунжидма оказалась рядом, протянула к ней обе руки.

— Доченька, невестушка моя, — выговорила она, подхватила девушку, расцеловала ее, потом двух парней, приехавших с молодой, а под конец и сына…

В этот день Дунжидма впервые подумала: «Как хорошо, что у меня теперь две мамы». Хорол не подпускала невестку к кухне, все делала сама, а рассказывая о своей молодости, наставляла молодую жену. Но разве могла Дунжидма сидеть без дела? Когда Дуйнхар был в отлучке, она пасла стадо, а вечером свекровь встречала ее с полной пиалой горячего крепкого чая, в котором плавал слой жира, выставляла на стол творог, молоко. Еда была чересчур обильной, не то что в доме Дунжидмы, но чтобы не обидеть свекровь, Дунжидма через силу съедала все. В день свадьбы, когда гости разошлись, Хорол подозвала невестку и открыла обшарпанный сундук, что стоял у восточной стены, достала оттуда золотой браслет, жемчужные накосники, серебряный перстень с красивым камнем, еще что-то и сказала:

— Носи все это, доченька! От моей молодости сохранилось. Мне этой красотой попользоваться почти не пришлось.

Сказала и двумя руками протянула невестке узелок.

Дунжидма никогда не имела украшений и потому смутилась даже больше, чем в день, когда нарекли ее невестой. Если в юрте ждали гостей, она теперь надевала тонкий дэл с длинными рукавами, повязывала на голову платок и по совету свекрови выбирала украшения.

Прошло года полтора-два. Дунжидма подружилась с молодой соседкой, по имени Жавза, бесхитростной и на редкость болтливой девушкой. И однажды Дунжидма пожаловалась подруге:

— Знаешь, мама наказывала, чтобы я ни в чем свекрови не перечила. Я старалась, как могла, но как-то вечером сняла я золотой браслет Хорол-гуай и положила его на сундук, а она приподнялась с постели и говорит: «Деточка, золото счастье приносит. Одень-ка браслет и спи с ним». Не знаю почему, но я боюсь мамы Хорол. Долго я молчала, но раз не выдержала и говорю: «Мама, я украшения только по праздникам буду надевать». Она не возразила и молчком убрала все свои драгоценности в сундук. Мне сразу легче стало, хожу теперь по дому в простом халате. А однажды мама Хорол вот что