Индиго - Грэм Джойс

— Привет, мам!

Луиза толкнула ногой заднюю дверь и положила на кухонный стол сумку с продуктами и подарками.

Мать Луизы жила в пригороде Мэдисона, штат Висконсин, долгий путь от Чикаго на север, если не ехать через Канаду. Из какого-то принципа, так до конца и не объясненного, она никогда не запирала заднюю дверь.

— А, привет, дорогая! — Дори Даррелл — от мужниной фамилии она избавилась, разойдясь с Тимом Чемберсом, когда Луизе было три года. — бросилась через всю кухню к дочери, звонко чмокнула ее в подставленную щеку и забрала у нее Билли. — Ах ты, моя радость! Моя радость! Он еще вырос, Луиза. Еще вырос.

И то, что Дори видела Билли только несколько дней назад, ничего не значило; Луиза навещала мать по меньшей мере раз, а бывало — и дважды в неделю. Дори души не чаяла в малыше, была прекрасной нянькой, обладавшей неистощимыми запасами материнского опыта и тепла. Луиза и она были привязаны друг к другу — как дочь и мать. Крепчайшая из привязанностей. Тем более что обе пострадали от одного человека.

— Не ждала тебя сегодня. — сказала Дори Биллу, приглаживая его волосы. — Пахнет кофейком, чувствуешь? — пропела она. (В доме Дори упоминание о кофе всегда подразумевало еще и домашней выпечки кексы и печенье, хотя готовила Дори ужасно.) — Просто захотелось тебя удивить.

— Ты, мам, на это способна, когда к тебе ни придешь. Ну-ка, посмотрим, что тут бабушка приготовила для тебя, какое печенье?

Билли понюхал протянутое ему печенье и нехотя взял одно. Они прошли в гостиную. Дори вытащила игрушки для Билли и убавила давление пара в новой системе отопления, как показали ей мусорщики. Она рассказала Луизе о скандале, который закатила по телефону «бездельнику», как она выразилась, в конторе, которая устанавливала систему. Когда Дори начинала что-то рассказывать, не всегда удавалось вставить словечко, прервав ее монолог, и хотя Луиза посмеялась и поддержала Дори, проехавшись насчет бездельников-в-конторах, ей было трудно сосредоточиться на словах матери. Сегодня она приехала обсудить кое-что серьезное, а не выслушивать ее обычную болтовню.

Дори стала грузной, поседела, хотя всегда ходила в широких брюках и черной майке, чтобы напомнить себе о своей, как она любила говорить, «богемной юности». Она познакомилась с Тимом Чемберсом вскоре после первого приезда «битлов» в Штаты, а год спустя появилась Луиза. «Англичане, — язвительно сказала однажды Дори, — были в большой моде, и я, черт побери, просто обязана была найти себе какого-нибудь англичанина, верно?!» Хотя ей было двадцать четыре, когда она встретила Тима Чемберса, — несколько старовата для того, чтобы до хрипоты визжать на концертах лохматых ливерпульцев. Ее больше влекло к джазу и к поэзии битников, уже сходивших со сцены, к фолк-кафе и художникам.

Теперь она ненавидела всяческие «художества». Сама обладая немалыми способностями, она сумела направить весь свой художественный талант в домашнее русло. Луиза взяла в руки лоскутное одеяло, лежавшее на диване. Это было «одеяло Билли». Дори начала его шить восемнадцать месяцев назад, в день, когда родился Билли, и надеялась закончить, когда ему исполнится три.

— Прекрасная работа, мам, — сказала Луиза, разглядывая квадрат лоскута. — Правда, прекрасная.

— А, все это так, чтобы было чем заняться, когда бессонница мучит.

Излишняя скромность. Одеяло было великолепно.

— Просто произведение искусства. Настоящее произведение искусства.

— К черту искусство! Если одеяльце смотрится и ребенку под ним тепло, то и хорошо.

Но она лукавила. Замысел Дори был в том, чтобы сшить одеяло на тему сказок, какие рассказывают на ночь. На каждом квадрате была вышита сцена из какой-нибудь сказки. Без всякой последовательности тут чередовались библейские сюжеты, греческие мифы, басни Эзопа, легенды американских индейцев, китайские притчи, волшебные сказки, народные сказания и семейные анекдоты. Сперва Дори собрала все эти истории, потом сделала эскиз и принялась вручную сшивать и вышивать все это многоцветное великолепие. Не нужно будет читать ребенку на ночь, сказала она. Достаточно лишь показать ему на отдельный квадрат и рассказать, что на нем изображено. На каждой стороне одеяла было тридцать пять квадратов.