Портрет леди - Генри Джеймс

причиной полагать, будто она с радостью подтолкнет Пэнси Озмонд в его распростертые объятия. Мадам Мерль была очень любезна с ним и была вхожа в семью Пэнси, где ей удавалось (и Розье часто удивлялся этому) сохранять со всеми близкие отношения, не переходя к фамильярности. Но, возможно, молодой человек преувеличивал все эти преимущества, да и с чего он взял, что она станет заботиться о его делах? С чего он, глупец, взял, что она выделяла его среди всех остальных? Вполне вероятно – хотя она и говорила об этом в шутку, – ее на самом деле интересовали его безделушки. Не мелькнула ли у нее мысль, что он мог бы предложить ей за хлопоты две-три жемчужины своей коллекции? Пусть только поможет ему жениться на мисс Озмонд, он подарит благодетельнице целый музей. Розье не мог сказать об этом мадам Мерль столь категорично – это выглядело бы как слишком грубый подкуп. Но ему хотелось бы, чтобы она сама догадалась об этом.

С этими мыслями Розье отправился к Озмондам, которые принимали по четвергам, стало быть, его присутствие будет расценено просто как долг вежливости. Пэнси Озмонд, объект упорядоченной страсти мистера Розье, жила в высоком доме в самом центре Рима, темном массивном здании, выходящем на небольшую солнечную пьяцетту[66] по соседству с палаццо Фарнезе. Маленькая Пэнси тоже жила во дворце[67] – дворце в представлении римлян и в темнице в представлении бедного впечатлительного Эдварда. Ему казалось мрачным предзнаменованием, что молодая леди, на которой он хотел жениться и чей разборчивый отец вряд ли намеревался смириться с кандидатурой Розье в качестве супруга дочери, была заточена в чем-то вроде семейной крепости, носившей угрюмое римское наименование. В атмосфере дворца веяло историческими трагедиями, преступлениями и насилием, о которых упоминалось в Murrey, и поэтому он привлекал туристов, которые, осмотрев его, выходили расстроенными и подавленными; этому способствовали и мрачные фрески Караваджо[68], и многочисленные ряды древних статуй под величественно-благородными сводами просторной лоджии, окружающей сырой двор, где из замшелой ниши бил фонтанчик и стояли пыльные вазы. В более спокойном состоянии Розье мог бы по достоинству оценить палаццо Рокканера, мог бы понять чувства миссис Озмонд, которая однажды сказала ему, что, поселившись в Риме, они с мужем выбрали это здание из любви к местному колориту. Местного колорита в нем было немало: являясь знатоком лиможских эмалей, а отнюдь не архитектуры, Эдвард все же отметил и несомненное величие и формы окон, и изящных деталей карниза. Но молодого человека не оставляла ужасная мысль, что молодых девушек заточают в подобных строениях с целью оградить их от настоящей любви и, угрожая им заточением в монастырь, выдают замуж насильно. Однако существовало одно, что примиряло его с этим домом каждый раз, когда он оказывался в теплых, роскошных гостиных миссис Озмонд на третьем этаже. Приходилось признать, что хозяева знают толк в его любимых «безделушках». Все было устроено по вкусу Озмонда, а не его жены – так она сама сказала Эдварду, когда он впервые пришел к ней в дом и после пятнадцатиминутной борьбы с собой вынужден был признать, что в их коллекции есть вещи более достойные, чем у самого Розье, и их очень много. Скрыв свою зависть, как подобает джентльмену, молодой человек выразил хозяйке дома восхищение ее сокровищами. Он узнал от миссис Озмонд, что ее муж собрал большую коллекцию до женитьбы, и хотя за последние два года пополнил ее несколькими экспонатами, основное было собрано без советов супруги. Розье истолковал эту информацию по-своему – под «советами», решил он, подразумевались «деньги». Тот факт, что Джилберт Озмонд приобрел свои сокровища в период безденежья, только подтверждал самое твердое убеждение молодого человека – коллекционер, если только у него есть терпение, может и не иметь больших средств. Появляясь в доме Озмондов по четвергам, Розье прежде всего скользил взглядом по стенам гостиной; там висели три-четыре предмета, которые не давали ему покоя.

Однако теперь, после разговора с мадам Мерль, Нед Розье почувствовал всю серьезность своего положения и, войдя в гостиную, огляделся в поисках мисс Озмонд с той тщательно отмеренной долей взволнованности, какую только и может позволить себе джентльмен, обязанный всегда переступать порог дома с улыбкой, выражающей уверенность в том, что у него все идет как нельзя лучше.

Глава 37

Пэнси в первой гостиной (просторных апартаментах со сводчатыми потолками и стенами, покрытыми красным дамастом) не оказалось – скорее всего, она была сейчас в следующей комнате, где собирались гости помоложе и обычно накрывался чай. А здесь обычно сидела миссис Озмонд – впрочем, сегодня и ее тут не было – у камина, в окружении завсегдатаев дома. В гостиной было тепло, она была наполнена неярким светом; здесь стояли крупные предметы мебели и всегда пахло цветами. Перед камином стоял Озмонд; сложив руки за спиной, он поставил одну ногу поближе к огню. Глаза его смотрели в пространство. Пять-шесть человек гостей, собравшихся вокруг него, вели беседу, но хозяин дома в ней участия не принимал. Розье, о чьем приходе никто не доложил, также не привлек к себе его особого внимания, но молодой человек привык соблюдать этикет и, хотя он более чем когда-либо сознавал, что явился с визитом к жене, а не к мужу, подошел к Озмонду и протянул ему руку. Тот ответил на рукопожатие, не меняя позы.

– Приветствую вас. Моя жена где-то тут.

– Не беспокойтесь. Я найду ее, – жизнерадостно ответил Розье.

Озмонд меж тем продолжал смотреть на него. Розье еще никогда не приходилось чувствовать на себе его столь долгий оценивающий взгляд. «Мадам Мерль все ему рассказала, и он не в восторге», – сказал себе Эдвард. Молодой человек надеялся, что мадам Мерль тоже была здесь, но пока видно ее не было. Либо она была в другой комнате, либо должна была подъехать позже. Розье, в свою очередь, тоже не слишком нравился Озмонд – Эдвард считал его слишком высокомерным. Но молодой человек не принадлежал к числу чрезмерно обидчивых людей; и, кроме всего прочего, там, где речь шла об учтивости, он предпочитал сам быть на высоте. Розье огляделся и произнес, любезно улыбаясь:

– Я видел сегодня превосходную капо-ди-монте[69].

Сначала Озмонд ничего не ответил, продолжая греть подошву.

– Мне совершенно наплевать на капо-ди-монте, – пробормотал он спустя несколько мгновений.

– Вас это больше не интересует?

– Старые горшки и плошки? Не так, как раньше.

Розье на мгновение забыл всю сложность своего положения.

– А не намерены ли