Шахта - Михаил Балбачан

Надо заметить, что Евгений Семенович умел применять для пользы дела любое свое настроение. Чем чернее было клокочущее в груди чувство, тем более мощный удар обрушивал он на очередного противника.

Директор ремонтного завода, напротив, ничего из виду не упускал, просто не имел такой привычки, а посему попытался сказаться отсутствующим. На сей, вполне предвиденный случай у Евгения Семеновича имелось тайное оружие. Он позвонил в обком и попросил своего доброго знакомого Василия Прохоровича, инструктора по вопросам сельского хозяйства, не в службу, а в дружбу позвонить строптивцу и строго предупредить, чтобы тот сидел на месте и ждал звонка чрезвычайной важности. Выждав четверть часа, он перезвонил на завод. Директор сам поднял трубку.

– Так ты, оказывается, на месте, Черепков? – вместо приветствия съязвил Евгений Семенович.

– Ты чего хулиганишь, Слепко? – послышалось в ответ.

– А чего ты трубку не берешь?

– Твое какое дело? Ну, бывай!

– Нет, погоди! У тебя, дорогой, теперь одно только дело.

– Это какое же?

– Такое, что ты сейчас оторвешь от кресла задницу и колбаской прикатишься сюда!

– Чего-чего?

– Получишь от меня срочный заказ. Не забудь транспорт прихватить, автокран и десяток грузовичков. Думаю, этого хватит.

– А не пойти ли тебе на …! Я и без твоих головешек загружен выше не знаю чего!

– В другом месте будешь потом объяснять, что там у тебя выше чего. Сроку на ремонт даю трое суток. Если неясно что, спроси в наркомате.

– Я спрошу! Я… прям сейчас спрошу, и если только ты…

– Жду.

Мощный разгонный импульс, приданный стройке Бирюлевым, делал по инерции свое дело. На расчищенной площадке появились сварочные аппараты, пара бульдозеров, зафырчал экскаватор. Несколько самосвалов вывозило вынутый грунт в ближайший овраг. Рота саперов, еще ночью завершившая возведение двух грандиозных полевых сортиров, ставила ряд за рядом квадратные армейские палатки на загубленной колхозной ниве. Поблизости дымила уже целая улица полевых кухонь. А вкрадчивый голос Цуканова гнал на стройку все новые толпы людей со всей области, от затерянного в непролазных ельниках Лихова, до замшелого Скопина. Прорабы на лету расхватывали прибывших, расписывали по бригадам, кормили, выдавали спецодежду, отводили места на нарах, и вот уже они оказывались в котловане или на разгрузке вагонов, едва сознавая, что такое с ними произошло. К концу дня прибыли наконец мрачные черепковцы и начали разбирать обгоревшие компрессоры.

Забытый всеми Курнаков весь день пытался дозвониться до штаба. Окончательно потеряв терпение, он лично направился разбираться с саботажниками. В переполненном народом помещении царил несусветный бардак. Какой-то человеческий винегрет, где среди субтильных девиц и интеллигентного вида товарищей толкались матерящиеся и воняющие махрой небритые субъекты в грязных робах. Два каких-то всклокоченных типа, похоже, сбежавшие из сумасшедшего дома, истошно поносили друг друга через головы остальных, не обращавших, впрочем, на крикунов ни малейшего внимания. Солидному человеку просто невозможно было протиснуться между тесно сдвинутыми столами. Курнаков опешил. Его, очевидно, не узнали. Внезапно за одним из столов он углядел свою собственную секретаршу. Она кокетливо постукивала по клавишам наманикюренными пальчиками под диктовку какого-то армянина, судя по всему, заведомого проходимца. С огромным трудом пробившись через все это столпотворение, замначальника главка наткнулся на какую-то каморку, в которой обнаружил пропавшего Слепко в плотном кольце бесноватых, одновременно орущих каждый свое. Курнаков решительно двинулся внутрь, жестоко орудуя острыми локтями.

– Товарищ Слепко, где приказ? – вопросил он тоном настолько непреклонным, насколько позволяли обстоятельства. Ему как раз отдавили ногу.

– А? Чего? – дурным голосом отозвался тот.

– Приказ! Приказ где? Ты вчера прислал мне этого, как его? Дельный работник, ничего не могу сказать, даже не ожидал от тебя. Но и он тоже куда-то пропал!

– Никак нет! Я здесь! – возник за его спиной Моголев. – Готов приказ! В полном соответствии с вашими указаниями, многоуважаемый товарищ Курнаков. Вот только согласования пока еще не все удалось осуществить. Телефон у нас тут все время занимают, прямо беда! Остался НКПС и, в общем…

– Закончил? Ну-ка, давай сюда. Перестань напирать, не видишь, кто перед тобой? – саданул он кулаком в пузо какому-то рябому типу. – Так… это уже кое-что. Это ж совсем другое дело! Телефон, говоришь, занят? Я в курсе. Это тебе так даром не пройдет, Слепко, заруби себе на носу!

– Что? – вновь среагировал на свою фамилию Евгений Семенович.

– Ничего! Пойдемте, товарищ…

– Моголев.

– Пойдем, товарищ Моголев, здесь совершенно невозможно находиться. Телефоном, в порядке исключения, воспользуемся моим. Сейчас мы это дело быстренько… Каждая минута на счету! Извольте немедленно возвратиться на свое рабочее место!

Последнее указание относилось к секретарше.

Стройка неудержимо разрасталась. Потный, красноглазый, с дрожащими от усталости и голода пальцами, Слепко как проклятый утрясал и утрясал великое множество всяческих нестыковок, обнаружившихся в его замечательном плане. Простуженный, поминутно сморкающийся Абрамсон собственноручно вносил соответствующие изменения, исправления и коррективы на ватманские листы, уже сплошь исчерченные переплетающимися разноцветными линиями. Будучи кандидатом технических наук, он обо всем имел свое собственное мнение, как правило, не совпадавшее с мнением Евгения Семеновича. В спорах, само собой переходящих на личности, участвовали все желающие, а желали, естественно, многие. Тем не менее, пусть через пень-колоду, дело у них двигалось. Неизвестно откуда взявшаяся рыжая тетка, стремительно, как ткачиха-многостаночница, перебегала от машинистки к машинистке, передавая им бумажки с дополнениями и изменениями, каждой что-то поясняя, показывая, на лету помогая сделать вклейку или вычеркнуть ненужное. За немытым, подернутым паутиной окном занималось электрическое зарево.

В двадцать ноль-ноль весьма воодушевленный замначальника главка отбыл с объемистой папкой в Москву. В то же самое время великая армия снабженцев, прочнее любой присяги связанная сетью взаимных обязательств, уже шарила по запасным путям всей европейской части Союза, воровато обмеряла сечения брусьев и длину гвоздей на неизвестно кому принадлежавших складах; или же под хрустальными люстрами коммерческих ресторанов подобострастно чокалась с разнообразными «нужными людьми», распоряжавшимися чем-то, что требовалось на сгоревшей шахте номер восемнадцать.

В изматывающих перебранках, под стук и дребезг машинок, в табачном чаду незаметно проходил час за часом, пока не раздался гнусавый рев нового гудка – подарка погорельцам от братьев по классу с соседней шахты. Это означало, что наступила полночь, и с ней – новые сутки, четвертые после пожара. Визг пил, рычание машин, крики людей – всё разом смолкло до шести утра. Слепко объявил перекур на десять минут и вышел на крыльцо, глубоко, с наслаждением вдыхая чистый воздух. На него с разбегу налетел некий Нанидзе, вроде бы один из прорабов.