Datura Fastuosa - Эрнст Теодор Амадей Гофман

он теперь постоянно хмурится, замыкается в себе, скуп на слова, а порой кажется таким серьезным и мрачным, что она даже не осмеливается с ним заговорить. Он давно уже не находит времени преподавать ей по вечерам, а эти занятия были ей так милы, так милы… они были самое лучшее, что она знала в жизни!.. Он давно уже не радуется их прекрасным растениям и цветам, подумать только, вчера он не удостоил ни единым взглядом только что распустившиеся бальзамины, а ведь она сама, сама, без всякой помощи, за ними ухаживала. Вообще он уже больше не тот добрый, не тот хороший… — Слова Гретхен захлебнулись в новом потоке слез.

— Успокойся, дитя мое, это и вправду одна твоя безумная фантазия! — сказал на это Евгений, пристально посмотрел на Гретхен, которая как раз поднялась со скамьи, и вдруг волшебный туман, застилавший его взор, рассеялся, он впервые увидел, что перед ним не дитя, не девочка, а шестнадцатилетняя девушка в расцвете юного очарования. От изумления Евгений не мог вымолвить ни слова. Лишь спустя некоторое время, опомнившись, он тихо произнес:

— Успокойся, моя хорошая, все изменится. — После чего тихонько прокрался из сада, вернулся в дом и, неслышно ступая, поднялся по лестнице.

Хотя страдания Гретхен и ее глубокое отвращение к незнакомцу взволновали Евгения и заставили его сердце усиленно биться, одновременно возросла и его неприязнь к профессорше, ее одну он винил во всем, считая ответственной за слезы и страдания девочки.

Когда Евгений вошел в комнату профессорши, она хотела с ним заговорить, но он прервал ее бурными упреками: она-де вбила в голову девочки несусветную чушь, невежественный бред, она заранее осудила его друга, испанца Фермино Вальеса, которого вовсе не знает и никогда не узнает, ибо масштаб его личности слишком велик для ограниченного мирка старой профессорши.

— Значит, все зашло уже так далеко! — с горечью и искренним страданием проговорила старая дама, воздев вверх молитвенно сложенные руки и обратив взор к небесам.

— Уж не знаю, — раздраженно ответил ей Евгений, — что вы этим хотите сказать, но со мной, по крайней мере, дело вовсе не зашло так далеко, уж поверьте, я не вожу компанию с чертом!

— Но это так! — вдруг решительно заявила профессорша, возвысив голос. — Это так, Евгений, вы уже угодили в дьявольскую западню! Темная сила уже имеет над вами власть, черт уже тянет к вам свою когтистую лапу, чтобы столкнуть вас в геенну огненную на вечную погибель! Евгений, молю вас, откажитесь от дьявола и его злокозненных дел! Ведь это ваша мать вас молит и заклинает…

— Ужели я обречен, — с горечью перебил ее Евгений, — ужели обречен быть заживо погребенным в этих четырех стенах? Ужели обречен пожертвовать своей молодой, цветущей жизнью? Разве те невинные удовольствия, что предлагает мне свет, являются делами дьявола?

— Нет, — воскликнула профессорша, бессильно поникнув на стуле, — нет, конечно же, нет, но…

Тут в комнату вошла Гретхен и спросила, собираются ли госпожа профессорша и господин Евгений ужинать, все уже давно готово.

Хмурые и притихшие, обуреваемые враждебными мыслями, они сели за стол, не в силах продолжать начатый разговор.

На следующее утро Евгению принесли от Фермино Вальеса записку следующего содержания:

«Вы были вчера у ворот нашего сада. Почему же Вы не зашли? Увы, Вас заметили слишком поздно, чтобы успеть пригласить. Не правда ли, Вы увидели настоящий рай для ботаника? Сегодня вечером Вас будет ждать у тех же ворот

Ваш преданный друг

Фермино Вальес».

По словам кухарки, записку передал ужасный с виду, совершенно черный человек; вероятно, то был мавр, находящийся в услужении у графа.

Сердце Евгения радостно встрепенулось при мысли, что ему вскоре предстоит войти в райский сад, полный изумительных чудес. Он снова услышал небесные звуки, плывущие из-за кустов, и грудь его вновь задрожала от пылкого желания. Душа Евгения приободрилась, дурное настроение мгновенно покинуло его.

За завтраком он рассказал, где он накануне был и как чудесно изменился сад банкира Овердина, тот, что расположен сразу же за городскими воротами; сейчас им владеет граф Анхельо Мора, и этот сад превратился поистине в несравненный волшебный ботанический эдем. Сегодня вечером его любезно пригласил прийти туда его друг Фермино Вальес, и он увидит собственными глазами все то, что знал лишь по учебным пособиям и картинкам. Евгений пространно описывал чудесные, доставленные из далеких тропических зон деревья и кустарники, называл их по именам, выразил глубокое удивление, узнав, что они могут расти в открытой почве, лишенные привычных климатических условий. Он дошел в своем описании до цветов и трав, уверяя, что все в этом саду необычайно и явно привезено с далекой чужбины, например, ему ни разу в жизни не попадалась Datura Fastuosa, подобная той, что растет в саду графа. Граф, должно быть, владеет какими-то таинственными волшебными секретами, иначе просто нельзя понять, как можно было осуществить такое за столь короткий срок, ведь граф поселился здесь совсем недавно. Затем Евгений заговорил о чарующих небесных звуках женского голоса, доносившихся откуда-то из-за кустов, и закончил описанием необыкновенного блаженства, которое при этом испытал.

Пребывая в радостном волнении, Евгений не замечал, что на протяжении всей трапезы говорил он один, а профессорша и Гретхен, погруженные в свои мысли, угрюмо молчали.

Когда завтрак окончился, профессорша, выйдя из-за стола, проговорила спокойным и рассудительным тоном:

— Евгений, вы пребываете в весьма возбужденном и опасном состоянии! Сад, который вы описываете с таким пылом и чудеса коего приписываете исключительно магическим секретам неизвестного графа, существует в этом виде уже много лет, и его редкостное великолепие, с этим я должна согласиться, является заслугой одного умелого чужеземного садовника, состоявшего на службе у банкира Овердина. Я неоднократно бывала в том саду с моим дорогим Хельмсом, но он считал, что все там уж слишком искусственно, и от принуждения, которому подвергается природа, вынужденная терпеть столь несвойственное ей фантастическое соединение противоположностей, у него щемило сердце.

Евгений весь день считал минуты; наконец солнце опустилось к горизонту, и он смог отправиться в дорогу.

— Врата погибели открыты! Ее служитель стоит наготове, чтобы принять жертву! — выкрикнула ему вслед профессорша, вне себя от горя и гнева; Евгений заверил ее, что надеется возвратиться с места погибели живым и невредимым.

— Но человек, который принес записку, выглядел таким черным, таким отвратительным, — заметила Гретхен.

— Так что это мог быть, — улыбаясь, продолжил за нее Евгений, — только сам Люцифер или, по крайней мере, его камердинер, не так ли? О Гретхен, Гретхен! Когда наконец ты преодолеешь свой детский страх