Радио Мураками - Харуки Мураками

У Клода Дебюсси есть фортепианный цикл под названием «Эстампы». Он состоит из трех частей: «Пагоды», «Сады под дождем» и «Вечер в Гренаде», каждая из которых — в импрессионистической манере — подробно живописует иноземные ландшафты. Это прекрасное произведение, и если представится возможность, обязательно его послушайте.

Будучи старшеклассником, я без конца слушал «Эстампы», записанные на пластинку, в исполнении Святослава Рихтера. Слушал снова, и снова, и снова. Так что в конце концов окончательно заездил пластинку, но зато запомнил цикл наизусть. Рихтер — пианист-призрак времен холодной войны — жил в Советском Союзе и на Западе практически не выступал. В первый раз он попал туда в 1960 году или что-то вроде того. Концерт, данный им в Италии, был целиком записан на пластинку. В том числе и мои любимые «Эстампы». Впрочем, все остальные вещи он тоже исполнил потрясающе.

В его манере исполнения, жесткой, но в то же время очень чувственной, присутствует потаенная тяжеловесная страсть. Такая, от которой даже становится жутко. В общем, эта манера не совсем подходит для произведений Дебюсси, но лично мне «Эстампы» больше всего нравятся именно в исполнении Рихтера.

Кстати, так как запись концертная, под конец слышны аплодисменты публики. Эти аплодисменты сами по себе произведение искусства. Сразу понятно, что имеешь дело с итальянцами: отзвук последней ноты еще едва уловимо витает над залом, он медленно тает и вот-вот исчезнет, и тут — великолепным откликом, достойным оперной арии, — воздух взрывают бешеные овации. Они — яркое свидетельство того, как глубоко и тонко почувствовала публика гениальность исполнителя. Это то, что можно назвать настоящими, образцовыми аплодисментами. Для меня они были неотделимы от «Эстампов», и моя память сохранила их наравне с музыкой.

И вот представьте, как-то раз наш класс повели на концерт одной известной японской пианистки. В программу, между прочим, входили и «Эстампы» Дебюсси. Прямо скажем, ее исполнение очаровывало не так, как рихтеровское, но была в нем своего рода элегантная прелесть. И вот, когда пианистка закончила играть, я, конечно же, зааплодировал. А так как я с головой был погружен в музыку, то — о ужас! — мои аплодисменты раздались именно в тот момент, в который они раздаются на пластинке с записью итальянских гастролей Рихтера. То есть тогда, когда «отзвук последней ноты еще едва уловимо витает над залом, медленно тает и вот-вот исчезнет». К тому же аплодировал я образцово, как в итальянской опере. И здорово опозорился. Это ведь не Италия, а Япония, так что, кроме меня, не нашлось ни одного человека, которому бы пришло в голову начать аплодировать именно в этот момент. Я чуть сквозь землю со стыда не провалился.

«Эстампы» в исполнении Рихтера я, бывает, слушаю и теперь и каждый раз, когда слышу аплодисменты в конце записи, вспоминаю тот ужасный случай и сгораю от стыда. В жизни есть множество восхитительных моментов, но и постыдных ничуть не меньше. И хорошо, что так. Ведь если бы наша жизнь была сплошным восхищением, мы бы очень быстро от нее устали. Правда-правда.