Повести монгольских писателей. Том второй - Пурэвийн Хорло

считает меня серьезным противником, потому что я стар. Молодость против старости? Тогда мой проигрыш неизбежен. А что, если самонадеянность против опыта?» И Насан сноровистым движением, разработанным до тонкостей за долгие годы, ухватил юношу за полы курточки и в один миг с силой посадил его на землю так, что пыль поднялась столбом, — точь-в-точь, как когда-то расправился с ним Чойжо Великан.

Ярко-желтое солнце нехотя садилось за вершину горы Сонгино-Хайрхан. Тени становились длиннее и гуще. День медленно угасал.

Насан и его новый соперник отдыхали перед схваткой. Несмотря на жару, Насан чувствовал прилив сил и привычное легкое волнение. Кажется, пора!

Когда борцы вышли из палатки, секунданты подали им платки. Вытирая горячий соленый пот с морщинистого лица, Насан с облегчением подумал, что солнце скоро совсем зайдет: значит, бороться будет легче. Ишь, дзодок так и прилип к спине. Вспомнилось, как отец сказал ему после первого его поражения: «Тебя, сынок, победили в самую жаркую пору дня. Запомни: полдень — худшее время для борьбы. А уж коли довелось выступать в жарищу, дыши ровнее и суетись поменьше». Отец не раз напоминал ему об этом, но Насан никогда не придавал его словам особого значения — не потому, что не уважал своего отца, знавшего толк в борьбе, а просто казалось, что силы его никогда не иссякнут. «Дух из меня уходит мало-помалу, видимо, старость одолевает», — с горечью подумал старик, чувствуя, что, несмотря на предвечернюю прохладу, дышит тяжело. Немного поколебавшись, он обратился к секунданту с просьбой перенести поединок на завтра. Секундант сходил к судьям и вернулся с положительным ответом.

Старый «лев» побрел в свою палатку на берег Толы и, передохнув еще немного, — ровно столько, чтобы вернуть себе душевное равновесие (он не любил переносов, считая их признанием своей слабости), — повел коня на водопой.

Он вел коня, а услужливая память то и дело возвращала его в прошлое. Как стремительно, как неудержимо летит время! А когда-то верилось: молодость длится вечно. Эх, вернуть бы сейчас те юные годы! Старому Насану предстояло бороться с противником, который, как было известно, любил прибегать к жестоким приемам и частенько переходил границы дозволенного. Давным-давно, когда ему присвоили звание «начина» — «сокола», впервые пришлось Насану схватиться с борцом такого же стиля. Не успели они сойтись, как в левой ноге у Насана что-то хрустнуло. Нахлынула боль, столь пронзительная, что он невольно закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не закричать. Секундант помог ему добраться до палатки и там отчитал как следует: «Как ты допустил, чтобы тебе дали такую подножку? Да еще и глаза зажмурил. Тот, кто во время боя закрывает глаза, никогда не станет настоящим борцом!» Насан увидел, как секундант вырезал из конской шкуры толстый сыромятный ремень, и испуганно вскрикнул — ведь такие ремни употребляются только при серьезных повреждениях. Но секундант и ухом не повел — живо наложил Насану повязку и рывком поставил на ноги:

— Возвращайся на площадку и попробуй не выиграть бой!

Ногу у него словно огнем жгло. Но в бою он как-то забыл о боли, словно она жила где-то помимо его сознания.

Трудной была та победа, но все-таки он победил! А нога потом болела долго, да и через много лет нет-нет и давала о себе знать.

В палатке старого Насана поджидал незнакомый посетитель — немолодой, лысоватый, с суетливыми движениями. Насану не понравилась заискивающая улыбка на его желтом широком лице. Тем не менее он предложил посетителю чашку чая. Тот выпил и сказал:

— Завтра вы продолжите борьбу с моим младшим братом. Для него очень важно выиграть у вас — он получит тогда звание «сокола». А вам все равно… Вы не могли бы уступить…

Насан оборвал посетителя. Как он смеет! Разве спортивные звания можно добывать обманным путем? Их завоевывают в честном бою!

Он так рассердился, что даже не попрощался с гостем, который поспешил ретироваться. На душе у Насана было тяжело. Он долго не мог успокоиться и так скверно провел ночь, как этого с ним давно не случалось. Говорят, плохо спит тот, чья совесть нечиста. Вряд ли это правда. Наверняка злополучный гостенек проспал до утра как убитый. Интересно, он приходил с согласия своего брата или по собственному почину? Скорее всего, они сговорились.

На другой день поединок был продолжен. Мунхо — так звали соперника Насана, — молодой победитель аймачных соревнований, одним прыжком приблизился ко «льву», и Насан не увидел на его лице и тени раскаяния. Однако, встретив пристальный и суровый взгляд Насана, Мунхо на мгновение замешкался.

— Хватай его, хватай! — сердито закричал молодому борцу его секундант и подтолкнул в спину. Мунхо приблизился к Насану почти вплотную. Старый «лев» чувствовал, как все его тело привычно напряглось в ожидании атаки соперника, но сердце не дрогнуло от страха. А ведь Мунхо был очень силен, у него были крепкие руки и ноги, крупная голова. Главное же — Мунхо был молод, и его горячее нетерпеливое дыхание буквально обжигало на таком коротком расстоянии.

И вот он, желанный миг, — старый «лев» на какую-то долю секунды опередил соперника. Еще миг, и Мунхо крепко припечатан левым плечом к земле. Да, молодому борцу придется еще изрядно потрудиться, прежде чем его станут величать «соколом».

Потом Насан боролся против довольно опытного и сноровистого соперника по имени Сумья. Тот долго ускользал от Насана, терпеливо выжидая, когда старик устанет. Пытаясь лишить противника устойчивости, Насан всем телом навалился на него и тут с ужасом почувствовал, что его борцовский пояс ослаб. Тогда он рванул Сумью на себя, и тот вцепился ему в пояс мертвой хваткой. К ним немедленно подбежали секунданты.

— Все в порядке, — сказал им Насан. — Просто пояс ослаб. А с развязанным поясом какой я победитель. Сейчас я перевяжу пояс и продолжу борьбу.

Про себя подумал: «Старенький пояс, много лет ему, скоро и вовсе в ветошь превратится. Его когда-то сшила еще моя Жаргал. Ее ловкие руки размеряли материю, расправляли складки». И из далекого далека Насану улыбнулось лицо жены, смуглое и застенчивое.

«…Твой дзодок весь изодрался», — сказал как-то раз ему отец перед очередным состязанием и многозначительно посмотрел в сторону Жаргал. Молодая женщина сосредоточенно раскладывала на коврике куски материи и с помощью свекрови старательно снимала выкройку со старого дзодока мужа. Озабоченно хмуря густые черные брови, Жаргал вновь и вновь вымеряла то ширину шелка, то ширину куртки. Дзодок должен быть крепким, ведь в бою его легко порвать, и она посадила его на хорошую подкладку. А потом скроила борцовский пояс, тот самый, что сейчас на нем, и, умело орудуя