Моя другая жизнь - Пол Теру

В тот вечер я сократил путь, поехав через Бостон, и это было ошибкой: от гнусного ощущения краха никакая спешка не избавит. Зимние скитальцы и бездомные ветераны, мелькавшие призрачными тенями на узких пригородных улочках, походили на исследователей Арктики с истертых фотографий и старых гравюр: закутанные в сто одежек, обмороженные, обреченные. Они едва переставляли негнущиеся ноги — этакие кустарного изготовления марионетки. Мороз кусал лица; вдоль пропаханных снегоочистителями улиц высились горы снега. Тротуары черно посверкивали, покрытые коркой льда. Я сидел в машине, но одновременно был одним из бродяг. Жизненный крах, он вроде похорон, а человек, бегущий прочь от разрушенного брака, — разом и покойник и плакальщик на этих похоронах.

Радиоприемник вдруг очнулся, и надтреснутый тенорок болвана-ведущего произнес: «Если вас не волнует, где вы находитесь, значит, вы не сбились с пути». Я злобно рассмеялся.

Я был безлик и безымянен — как все эти скитальцы; то есть, наоборот, все они были точь-в-точь как я: брели ссутулившись, в несуразных бесформенных шапках, засунув руки в карманы, поддавая ногой комья грязного снега. Все мы — сбившиеся с пути первооткрыватели и ждем теперь, когда кто-нибудь придет нам на выручку. Мы необразованны, безграмотны, больны; нас снедает смутное желание иной жизни. Единственный способ исцелиться от этой потерянности — уехать куда подальше и начать жизнь заново. Здесь мне не спастись.

К полуночи я добрался к себе домой на Кейп-Код, но облегчения это не принесло. В доме было зябко, и влажный воздух казался от холода скользким и сальным. Я зажег свет, включил термостат. В тот же миг щелкнул, приняв сообщение, автоответчик. Итого два — мигнула в окошечке желтая циферка. За три дня, что меня не было, всего два звонка. И первый начинался словами: «Ты, сволочь, если еще раз осмелишься…» Я нажал кнопку «дальше», и голос заверещал ускоренно и невнятно.

После этого потока брани второе сообщение прозвучало изысканно вежливо. Словно на другом языке. По британскому щебетанью и характерным паузам, да еще по треску в трубке я понял, что звонили, скорее всего, из-за океана.

Сообщение для Пола Теру от мистера и миссис Лейрд Бёрдвуд. — Женский, по-секретарски сдержанный голос. — Не сможете ли вы прибыть в Лондон на обед, который они дают в собственном доме двенадцатого февраля? Несколько деталей. Необходим черный галстук. Приехать надо ровно в семь тридцать, опоздание, к сожалению, недопустимо. Как только вы подтвердите возможность вашего приезда, мы вышлем факсом официальное приглашение. Очень надеемся вас увидеть. Пожалуйста, позвоните при первой возможности.

Ни убавить, ни прибавить: все четко, уверенно, лаконично и определенно.

Сидя в спальне перед зеркалом, я снова прослушал сообщение. Бледный, небритый, с покрасневшим кончиком носа, с засохшей соплей в левой ноздре. Волосы стоят торчком — такими всклокоченными они вылезли из-под шерстяной шапки исследователя Арктики. Одежду я не менял трое суток, в ней и спал.

Необходим черный галстук. Приехать надо ровно в семь тридцать…

В моем нынешнем положении существовала еще одна определенность: я умел отличить возможное от невозможного. Обед в Лондоне был вне пределов возможного. Я не мог привести ни единого довода «за». Осталось только отзвонить в офис Бёрдвуду — с учетом разницы во времени между Кейпом и Лондоном — и выразить свое сожаление.

Я принял ванну. Побрился. Выпил зеленого чаю. Забрался в постель и прочитал несколько страниц из книги Малиновского «Коралловые сады и их магия». Заледеневший дождь, мелкий, словно песок, барабанил в окно. Вот бы исчезнуть и очутиться в Новой Гвинее: ни тебе многослойной одежды, ни перчаток, ни кусачего мороза. Я наконец согрелся — от чая и чтения, — сомлел и заснул.

С утра набрал лондонский номер Бёрдвуда, чтобы сказать, что прибыть, увы, не смогу. Ответила его секретарша, вежливая женщина, которая вчера и оставила сообщение.

— Очень жаль, — сказала она. — Мистер и миссис Бёрдвуд будут расстроены. Они так хотели, чтобы вы приехали. А что это за шум?

— Ветер. — Буран, поднявшийся накануне, все еще завывал и терзал обшивку дома. — Отсюда до Лондона путь, сами понимаете, неблизкий, и съездить просто на обед, который состоится к тому же совсем скоро…

— Разумеется. Но у обеда особый повод.

— Конечно, конечно, но…

— Я полагаю, вам следует знать, что обед дается в честь Ее Величества королевы.

— Да-да… — произнес я. Я не мог соотнести свое лицо в зеркале со словами, которые только что услышал. Королева?

— Будет, разумеется, и принц Филипп. Они впервые посетят дом Бёрдвудов. Все, естественно, весьма взволнованы.

— Королева, — повторил я.

Я стоял совершенно голый перед зеркалом и улыбался, а снятая вчера одежда валялась в углу точно шкура крупного животного. Мне представилось лицо королевы с почтовой марки: длинная шея, изящный подбородок, задорно вздернутый носик, мило прилаженная на затылке корона.

— Из соображений безопасности мы должны представить окончательный список гостей безотлагательно.

— Я приеду. Один.

Билет в Лондон достался мне дешево: во-первых, не сезон; во-вторых, за частые полеты полагалась скидка. Весь мой багаж — смокинг — помещался в сумке. Я сидел в самолете и размышлял: единственное, что мне сейчас нужно, чтобы обрести покой, так это забиться куда-нибудь, где меня никто не знает. На душе у меня было, как у могильщика по дороге на работу: идет этакий мистер Харон, тащит под мышкой свою жалкую униформу. Однако я ехал не куда-то, а на встречу с Ее Величеством Елизаветой II, королевой Великобритании и Северной Ирландии, Защитницей Святой Веры.