Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф

трех словах: «автомобиль, вилла, холодильник»; вдобавок фальшивая сектантская аргументация годами вдалбливала нам (и для маскировки собственных грехов), что признание социализма равнозначно одобрению вечной нищеты. С тех пор эта в двух направлениях ошибочная вера стала темой лишь для юмористических рассказов, но не передовых статей, и из бежавших на запад десятков тысяч специалистов многие вернулись обратно. И наконец теперь уже не от мюнхенской радиостанции «Свободная Европа» мы узнаем о том, какова жизнь за нашими западными границами: в 1963 году одно лишь итальянское посольство в Будапеште выдало двадцать пять тысяч виз венгерским туристам, и в первую очередь ездит за границу интеллигенция. Но тогда, во всяком случае, еще не было существенно близкой к принципам марксизма и опирающейся на практические примеры аргументации реальной возможности построения социалистического общества, и интеллигенция — равно как и миллионные массы рабочих и крестьян — все же выбрала не другой путь, даже если этот выбор был сделан еще нерешительно, неловко, иногда почти стыдливо.

И это та самая точка, где связывается воедино все, что ранее говорилось о народности, левизне, о стремлении венгерской интеллигенции к современности. В период между мировыми войнами — это ясно и из наших рассуждений — вопреки всем добрым намерениям ее — умственная система нашей интеллигенции отставала на несколько ступеней; теперь же, пусть в борьбе противоречий, в раздумьях, но теоретически она преодолела эту отсталость: она лишь тогда сможет стать современной, если и на деле выступит за народное дело или, другими словами, если ее поведение станет левым. Следовательно, речь идет о трех особенностях одного и того же понятия, каждая из которых предполагает другую, — и в сравнении с этим материальный или какой-либо иной ущерб отодвигаются на второй план. Та известная внутренняя позиция, которую мы раньше определили словом единомыслие, впервые в истории венгерской интеллигенции, в ходе медленного и растянувшегося на несколько лет процесса превратилась в действенную позицию, проявившуюся в строительстве социализма. 1956 год означал уже точку пересечения в этом переходе: интеллигенцию еще тянули назад прежние силы (прежнее «наследие» переплавилось в ней с многосторонним влиянием и справедливыми обидами), но уже действовали притягательные силы блеснувших возможностей. Это был своеобразный исторический момент: обостренно и горячо выявлялись противоречия, и постановка вопросов, — здесь мы можем уже уловить качественное различие, — волей-неволей происходила с точки зрения социализма; вопреки своей сумбурности и склонности к крайностям, интеллигенция в сущности смотрела не назад, а вперед. В конце концов и интеллигенции выгодно, что работой ее руководят не те господа, что в этом столетии дважды втянули страну в кровавую войну, что заводы и обрабатываемые земли находятся не в руках «избранных», а в руках народа. В тот октябрь, — хотя и были моменты, когда такие заявления были бы встречены в определенных кругах демонстративными аплодисментами, — у подавляющего большинства интеллигенции не возникло требования, чтобы фабрики и земли были возвращены их прежним владельцам. А это, — как теперь ясно, — переходит границы понятия молчаливого доброго намерения: это означает принятие обязательств, выбор, активное действие в пользу социализма.

Говоря о проблемах венгерской интеллигенции, мы, как кажется, непрерывно исследуем политические вопросы и позицию. В самом деле, поищем важнейшие векторы, объясняющие то движение, которое прошло у нас в последовавшие за освобождением (и сильно насыщенные политикой) полтора десятилетия и которое еще сейчас означает скорее начало, нежели конец чего бы то ни было. К началу шестидесятых годов в сущности решился вопрос о выборе; не декларации, а факты могут служить подтверждением этому. В современной духовной жизни энергия уходит на разрешение не вопроса «каким путем идти», а вопроса, как продвигаться по пути социализма с наименьшими потерями и затратой сил. Внешнее «увлечение политикой» словно исчезло из атмосферы проектных учреждений, педагогических институтов, амбулаторий и других мест умственного труда, не красуются на стенах резкие лозунги, и волнения вызывает не заведующий отделом кадров, а какая-нибудь журнальная статья по специальности, выдвигающая новые идеи. Конечно, в этой изменившейся атмосфере есть многое и от реакции на слишком шумную активность в предыдущее десятилетие, на все показное; в конечном счете ценность человека не в громких заявлениях, а в общественно-полезной деятельности. Но гораздо больше в этом признания обретенной необходимости в таких условиях, которые все более увлекают в сторону исторической реальности и экономического и духовного прогресса; и это тоже своего рода «увлечение политикой», и весьма важное: оно проявляется в каждодневном труде.

Если с этой точки зрения мы поднимем вопрос о свободе, который в наше время является наиболее часто упоминаемой в связи с интеллигенцией проблемой, мы можем установить ряд интересных новых определений. Венгерская интеллигенция, — как это подтверждают факты предыдущих периодов, — не распоряжалась и не могла распоряжаться своими способностями и, вопреки своей воле, вынуждена была служить делу, о котором точно знала, что оно идет вразрез с общими интересами. Что это было, как не своеобразная форма беззащитности и угнетения? Ее намерениям и планам постоянно приходилось сталкиваться с реальной действительностью, и в силу неумолимой закономерности последняя всегда одерживала верх. Теперь, в данном обществе, действительность коренным образом изменилась: личные представления и желания все более идут параллельно общей линии развития. Степень профессиональных знаний, дальнейшее обучение, овладение современным мастерством все более и более становится в этом обществе вопросом морали или вопросом и морали тоже; уже не отдельные фирмы, а все общество заинтересовано в том, что и как говорят его специалисты, художники, учителя. В той общественной формации, где мы живем, все взаимно связано: одна инженерно-техническая ошибка может нанести ущерб всей стране. И напротив: перед нами открылись бесконечные пути, такие перспективы, при которых лишь ограниченность материальных средств (да глупость) являются единственным препятствием. Привлекательные стороны умственного труда, — что очень сильно заметно сейчас в нашей стране, — в конечном счете идут отсюда: здесь связываются воедино духовные и материальные факторы.

Ударение, соответственно этому, с качественных вопросов переносится на количественные, которые также причиняют немало волнения. В прошлом году, возвращаясь из незабываемого путешествия по Италии, мы с женой ехали от Вены до Будапешта в одном купе с инженером с бумажной фабрики. Уже через пять минут мы вступили в ожесточенный спор; оба мы возвращались из командировки с целью усвоения опыта. В густом табачном дыму мы говорили не о формировании цен на золотые браслеты, не о новых марках автомобилей и не о трудностях с домашней работницей, а искали возможности лучшего использования венгерской производственной мощности, рассматривали проблему техники упаковки, перебрасывались международными индексами расхода бумаги; до конца поездки провели часы в «профессиональных» спорах вместо того, чтобы сомкнуть горящие от бессонницы глаза. Эта сцена может показаться