Из первых рук - Джойс Кэри

И тут, точь-в-точь как в прежние времена, мне захотелось ее стукнуть. Вышибить из нее притворство. Не сильно. Она ведь мне больше не жена. Просто стукнуть разок, платонически.

Видно, это отразилось у меня на лице, потому что старая плутовка склонила вдруг толстую шею набок и проговорила:

— Да, обо мне это точно можно сказать, Галли. Но ты ни чуточки не постарел. Как жаль, что муж сегодня дежурит. Он был бы рад тебя повидать.

— Мы приехали в среду именно потому, что мистер Робинз в этот день дежурит. Я решила, что вы предпочтете повидаться со старым другом, когда мистера Робинза нет дома, — сказала Коукер.

Уж эти мне женщины! В одной фразе выложила Саре, что муж ей вовсе не муж и что она совсем не хочет, чтобы он встретился с тем, кто много чего о ней знает. Но Сара и ухом не повела. Она давно к этому привыкла. Куда там до нее герцогиням; она была сама естественность, если хотела.

— Совершенно верно, — сказала Сара. — Его никогда нет дома во вторник вечером и в среду утром. Стыд и срам, да и только. — И она продолжала поглядывать на меня одним глазом, словно спрашивала: «Сильно ты изменился?» Взгляд старухи. Странно. Я не ожидал, что Сара так постарела.

— А как ты, Галли? Как Томми? — Она говорила о моем сыне Томасе Уильяме.

— Томми — человек образованный, джентльмен, уехал в Китай служить в банке и знать меня больше не хочет.

— Стыд и срам, да и только, — сказала Сара, выглядывая из окна и прислушиваясь, не раздастся ли кашель Дикки. — Этого я от него не ожидала.

— Ну еще бы, будто не ты сама подбила его на это. И молодец, — сказал я. — Держу пари, он пишет тебе каждый месяц.

— А как Лиз и твои малютки? — сказала Сара, имея в виду мою последнюю жену и двоих младших детей.

— Ушла, — сказал я. — Вернулась к мамочке. Когда меня упрятали за решетку.

— И когда он порастряс все ее денежки, — сказала Коукер, — и ей нечего стало есть.

— Не может быть, — сказала Сара. — Ты так ее любил.

— Ты ведь сама не веришь ни одному своему слову, Сэл, — сказал я.

— Совсем как в старые времена, — сказала Сара, глядя на меня во все глаза, и впервые улыбнулась. — А ты прекрасно выглядишь, — имея в виду, что я выгляжу старой развалиной и ей меня жаль и хочется подбодрить.

— Ты тоже, Сэл. Тебе и тридцати пяти не дашь.

— Ну да, — сказала Сара. — Господи Боже мой, — и так тяжело вздохнула, что у нее запрыгали щеки, и подбородок, и шея, и грудь. — Спасибо на добром слове. Да я-то знаю, Галли, я становлюсь старухой. Что ж, другого и ждать нечего. — И вид у нее был такой удрученный, я думал, она вот-вот слезу пустит. — Да, — сказала она, — как подумаешь, жизнь — печальная штука. — И тут она вдруг подбоченилась, откинула голову и выпрямила спину. Как я знал эту спину! Я снова ее увидел. Большие упругие мышцы, играющие под кожей; крылья лопаток и ямочки, как маленькие водовороты, на позвонках; гибкая талия и массивные бедра. Сара улыбнулась мне. — Ах, ничего нет лучше молодости, — сказала она. — Да что толку говорить об этом тем, кто сам не знает. — Сказала таким тоном и с таким видом, будто сбросила с плеч лет тридцать. Я прямо обомлел. Словно вдруг под этой старой оболочкой воскресла женщина, которую я знал когда-то, — сливки, золото и розы. Но тут, прежде чем я раскрыл рот, она сказала: — Чайник кипит. Ты сиди, я сама, — и, тяжело поднявшись со стула, пошла вперевалку к двери, шаркая ногами; морщинистая рука на ягодицах, ладонью наружу. Старая кочерыжка. Я так и остался сидеть с разинутым ртом.

— Ну что, старый дурень, — сказала Коукер, — спасовали перед ней? Хорошо она вас водит за нос.

— Только не меня, — сказал я. — Я ее уловки знаю. Но, по Правде сказать, я видел Сару в ванной со щеткой в руках. Видел, как, наклонившись вперед, она вытирает ноги; передо мной только спина и руки, волосы свесились до колен, и вдоль позвоночника голубые отсветы — отражение неба. Славно я тогда поработал кистью.

И еще было кое-что в этом старом удаве, о чем я успел позабыть. Пока она не перешла в наступление и не бросила мне свою прежнюю улыбку. Она сама. Сара. Женщина. Единственная в своем роде. Настоящий брандер. Да, этого у старой посудины не отнимешь. До сих пор. Искра в золе.

— Хотите снова в грязь — ваше дело, — сказала Коукер. — Лезьте и барахтайтесь в ней. Мне что? Лишь бы она подписала, что украла картины. И подпишет как миленькая, — пусть я просижу здесь до вечера, и хозяину придется своими руками открывать бар, и он выгонит меня за это на улицу.

— Не волнуйся, — сказал я. — Сара нам палки в колеса вставлять не станет. У нее другая тактика:

Сара, тяжело дыша, вошла в комнату; она несла чай и пирог, от которого был отрезан порядочный ломоть.

— Вы уж меня извините, мисс Коукер, — сказала она. — Пирог-то у меня начатый. Вот вчера или третьего дня я бы угостила вас как положено. Но сегодня, как на грех, Дикки очень уж захотелось пирожка, а он так кашляет, бедный ягненочек! Тут вы и пришли. Так оно всегда бывает, не правда ли? Словно Господь только и ждет, чтобы застать тебя врасплох, если ты хочешь, чтобы все у тебя было как у людей. Вы, конечно, сами это заметили, мисс Коукер.

— Я заметила, что вы уклоняетесь от разговора о картинах мистера Джимсона.

— Совершенно верно, — сказала Сара. — Я так волнуюсь, что Дикки кашляет, а ему в школу пора; у меня, прямо голова кругом идет.

— Вы признаете, что не имели никакого права распоряжаться картинами? — сказала Коукер.

— Совершенно верно, — сказала Сара. — Ах, Галли, я в себя прийти не могу; так рада снова тебя видеть! А как поживает Лиз и малютки? Ах, Господи, я ведь тебя уже спрашивала! Можно налить вам чашечку, мисс Коукер?

— Будьте так любезны, подпишите здесь, что вы согласились на предложение мистера Хиксона обманным путем лишить мистера Джимсона его законного имущества.

— Совершенно верно, — сказала Сара, вставая с места и выглядывая в окно. — Я могла бы поклясться, что это Дикки кашляет. — И снова села так, как она всегда садилась: сперва посмотрела на кресло, как кошка на коврик, затем похлопала его ладонью, затем подняла юбки, а затем уж опустилась на сиденье. Именно опустилась, иначе не скажешь. Расправила юбку, выставила грудь, сложила на коленях руки, вздернула верхний из своих подбородков и приняла любезное выражение лица. Лица-то уже не было, но она все еще принимала любезное выражение. Я тысячу раз видел, как она проделывала этот номер, и мне захотелось стукнуть ее. Просто чтобы привлечь внимание к покинутому мужчине. Тычок в бочок. И я пододвинул стул поближе. Занял стратегическую позицию с левого фланга.

— Ах, Галли, — сказала Сара, — ты же мне еще не сказал, как подвигается твоя работа. Надеюсь, все идет хорошо? — И она снова уставилась на меня во все глаза и уши. Сара спрашивала меня о работе, только когда была нежно настроена. Знак внимания. И так как Коукер уткнулась носом в сумку, я разок ущипнул Сару... чуть-чуть. Сара подскочила, тихо взвизгнула и сказала: — Фу, Галли, как не стыдно! — Но она зарделась, как маков цвет, и рассиялась во все глаза. Как пятнадцатилетняя девчонка. Круглые глаза, и в них огоньки. Молодые, любопытные, озорные огоньки.